Лариса Капелле - Оракул Апокалипсиса

Конечно, по твердому убеждению отца Иеронима, люди слишком часто уклонялись в грех ложного знания. Он с тревогой замечал вокруг, что все больше и больше людей ищут истину и спасение не в Евангелиях, а в странных сочинениях подозрительных людей. Не покорно ждут предназначенного, а ищут познания грядущего. Но будущее, в этом настоятель церкви Святой Берты не сомневался, было уделом Господа, и не простым смертным быть посвященным в замыслы Его. Но все чаще и чаще колдуны и маги со своим проклятым искусством соблазняли доверчивые души, шарлатаны обманывали простаков, выдавая желаемое за действительное, ложь за правду и прошедшее за грядущее. В этом отец Иероним был уверен. Однако сидевший напротив него собеседник убежденность настоятеля разделять не спешил. Время шло, но каждый из разговаривающих продолжал настаивать на своем. Особенно различались их точки зрения на дозволенное и запрещенное в познании. Для отца Иеронима все было ясно и понятно: не всякое знание добродетельно, даже больше того – чаще всего познание греховно. Для Бертольда все было с точностью наоборот. Только познание способно было вывести человечество из темницы ада на земле. Он с воодушевлением говорил о неведомом, способном изменить все окружающее.

– Это неведомое знание – дьявольский соблазн! Под влиянием этого искушения люди могут только ослабеть в вере и отпасть от надежды, – твердо произнес отец Иероним, – и ничто не заставит меня отказаться от этих мыслей!

– Значит, ты осуждаешь стремление к истине?

– Это не истина, – возразил отец Иероним, – единственная истина в этом неверном и меняющемся мире – это наш Господь.

– Мне бы твою веру, Иероним, – с грустью произнес Бертольд.

– Ничто не мешает тебе вернуться, – тон отца Иеронима был серьезен.

– Вернуться – куда? Ты думаешь, у каждого есть дорога назад и каждый хочет возвращаться? – на этот раз глаза Бертольда горели вдохновением.

– О чем ты? – непонимающе уставился настоятель на своего собеседника.

– О том, что, преступив порог темного и смрадного жилища и выйдя на простор, никому не захочется вернуться!

– Это нашу веру ты называешь темным и смрадным жилищем?! – задохнулся от гнева Иероним.

– Нет, Иероним, я говорю о невежестве!

– Бертольд, тебе известно, как и всем нашим братьям, – осторожно начал Иероним, не зная, как свернуть собеседника с ложного пути, – что все происходящее в этом мире, будет ли оно радостным или печальным, происходит хотя и не от Бога, но, однако, и не без Бога.

– Это ты о том, что Бог не запрещает и не мешает никому вершить зло или творить добро? Ты прав, человек волен выбирать, – одними губами усмехнулся Бертольд. Сейчас его маленькая, словно скукожившаяся от многих лет сидения взаперти фигура расправилась и стала почти величественной, а глаза засверкали.

– И ты выбрал, Бертольд, – с укором произнес отец Иероним.

– Да, я выбрал, – подтвердил его собеседник, – я выбрал знание.

– Даже если оно ложное?

– Кто может судить об этом?

– Господь, – мягко произнес Иероним.

– Господь, говоришь, – вскинулся он, – ты считаешь, что тайна, в которую я решил проникнуть, противна Творцу, тогда зачем он развязал мне руки?

– О чем ты? – беспомощно переспросил Иероним.

– Тогда объясню. Ты сам говоришь, что без Бога ничего не бывает. Тогда моя встреча с Гербертом д’Орийяком, папой Сильвестром – это тоже дело Божье. Именно Он свел нас, именно Он дал в мои руки знание, значит, это Его желание! Ты же сам только что утверждал, что все случающееся с нами – дело Божье!

– Так учит Святое Писание, – как можно тверже произнес Иероним.

– А что ты сам думаешь?

На этот вопрос бедный священник так и не нашел ответа. Он вспоминал эту беседу, и его разрывало непонятное чувство: нечто среднее между восхищением и ненавистью. Маленького священника подобное расхождение смущало и приводило в тупик. Как он мог забыть о несчастных младенцах, осквернении последнего покоя умерших? Священник встал и в возбуждении заходил по своему тесному жилищу. Он как бы мысленно продолжал спор с Бертольдом.

«Значит, это Господь заставил тебя совершать самые страшные кощунства, и это Господь замарал твои руки кровью!» – бросал он обвинения невидимому противнику.

Но как ни старался, ничего с собой поделать не мог. Бертольд Вюртембергский, осквернитель, святотатец, слуга лукавого, был для него еще вдохновенным искателем, загадочным магом, проникшим в такие глубины познания, которые скромный настоятель даже представить себе не мог. И поэтому что-то мешало ему поверить в сговор Бертольда с сатаной. Он нахмурился. Нет, не только симпатия мешала ему поверить в виновность Бертольда. Они явно что-то упустили.