Антон Леонтьев - Тринадцатая Ева

Приглушив свет и выключив кондиционер (далеко не все пациенты приветствовали искусственную циркуляцию воздуха в кабинете), он посмотрел в старинное зеркало, поправил галстук-бабочку и снял с высокой спинки стула пиджак.

В свои тридцать восемь он выглядел старше – нет, не старее, а именно что старше. Впрочем, это в его профессии было явным преимуществом. Он водрузил на нос очки в тонкой золотой оправе, откинул элегантную, богемного вида седеющую прядь (его длинные волосы любила Женя, но об этом думать не хотелось, потому что все прошло, прошло, прошло…) и бесшумно раскрыл плотную дубовую дверь, которая вела в коридор.

Оттуда он попал в приемную, где, облаченная, как всегда, во что-то умопомрачительно-яркое и ультрамодное, восседала Марина Аристарховна. Она едва заметно повела изящной головкой с короткими седыми волосами в сторону прозрачной стены, за которой находилась комната ожидания.

Элегантная дама, совершенно точно охарактеризованная Мариной Аристарховной как «та еще штучка», застыла в кресле замысловатого дизайна, закинув изящную стройную ногу на ногу.

Он, увидев ее, на мгновение оторопел. Сердце екнуло, и доктор ощутил боль, как будто палач-садист загнал ему в сердце тупую ржавую иглу. Потому что он мог поклясться, что на мгновение решил – там, в кресле комнаты ожидания, находилась не скрывающая свое имя пациентка, а она…

Женя… Его Женя…

Но так же быстро, как и накатило, видение и ушло. Щемящая боль в сердце отступила, доктор вздохнул, наверное, чересчур шумно.

Врачу, исцели себя сам! Конечно, это не Женя, а всего лишь женщина, чем-то на нее похожая. Но и то, конечно, отдаленно. Потому что Женя, его Женя, была одна-единственная и неповторимая…

Была. Да, была. Потому что Женя умерла. И ему не следовало подпадать под влияние сугубо личных историй, находясь на работе.

Да. Женя была мертва, но ведь он отдал бы все на свете, если бы она была сейчас жива!

И ведь если бы не он сам, то Женя была бы сейчас еще жива…

Татьяна Ларина была высокой шатенкой с длинными, ниспадающими на плечи волосами и фигурой топ-модели. Доктор увидел, с какой быстротой и как ожесточенно клиентка листает страницы журнала, лежавшего у нее на коленях. Она явно не успевала ничего читать, да и вряд ли собиралась это делать.

Лица Татьяны Лариной, скрытого волосами, он не видел, однако заметил ее изящные тонкие пальцы с короткими ногтями. Странно, обычно дамы подобного класса предпочитают длинные, в большинстве своем кроваво-красные ногти.

Поза, в которой замерла Татьяна Ларина, свидетельствовала о ее большом внутреннем напряжении. Да, Марина была права – пациентка была не в кондиции. И ей требовалась помощь.

И она чего-то боялась.

Внезапно Татьяна Ларина подняла голову, и доктор Чегодаев увидел ее узкое, красивое лицо, увенчанное большими стильными солнцезащитными очками. С учетом того, что, несмотря на апрель, погода стояла на редкость облачная и холодная, очки вообще-то не требовались. Тем более в помещении.

Но многие из его пациентов приходили сюда в темных очках. Женщина, словно прочитав мысли доктора, усталым жестом сняла очки, и он заметил, что за ними скрываются огромные зеленые глаза, под которыми залегли глубокие тени. Дама была бледна как смерть.

А в глазах застыл ужас.

Доктор знал, что хитроумная перегородка была прозрачной только с одной стороны и что он мог видеть пациентов, а они его – нет. Но все равно ему показалось, что Татьяна Ларина нащупала его взором.

Он частенько пользовался преимуществом, которое ему давала хитрая перегородка, чтобы за пару секунд установить, в каком настроении пребывает пациент, и выбрать верный тон.

Медлить и далее не имело смысла, Дмитрий Иннокентьевич подошел к двери, которая вела в комнату ожидания, открыл ее и, любезно улыбнувшись, подошел к даме и произнес:

– Добрый вечер, меня зовут Дмитрий Иннокентьевич Чегодаев. Рад приветствовать вас у себя в гостях!

Пациенты должны с самого начала считать, что они – его гости, которые могут в любой момент встать и уйти. Хуже всего было бы, если бы они вдруг оказались в больничной, многим столь ненавистной атмосфере. Пусть они и больны, однако не следовало лишний раз упирать на это.

Он протянул руку, зная, что не всякий пациент ответит ему взаимным жестом. Однако они должны знать, что он в самом деле рад видеть их. И рукопожатие, точнее, короткий тактильный контакт во многом помогал дальнейшему общению.