Екатерина Лесина - Поверженный демон Врубеля

– Откуда вы…

– Людочка, нельзя же быть такою наивной! Очевидно. У старшего брата деньги. А младший обкололся до смерти. Значит, что?

Ничего это не значит.

Ничего.

Стас сжал кулаки. Ногти впились в ладонь, но эта боль, и не боль даже – неудобство – облегчения не принесло. Он заставил себя успокоиться.

Дышать.

И к могилке подойти. Потом, когда случайные и не случайные гости, которых набралось не так уж и много, отступили за ограду кладбища. За оградой стояли машины, а там и ресторан ждал.

Ничего. Еще подождет.

Стасу надо попрощаться. Он ведь так и не сумел, чтобы нормально… ни там, в похоронной конторе, ни в церкви, ни даже на кладбище. Обряды какие-то, обычаи… а тут вот…

Земли свежей горб. И деревянный крест с фотографией, с датами. Памятник надо будет поставить, но позже. Сказали, что сразу нельзя, земля усядет.

Или осядет?

Стас перестал понимать разницу между словами. Он стоял, глядел на могилу, на снимок, пытался заговорить, но не смог.

И отступил.

– Извините. – Людочка, оказывается, не ушла в машину.

Видела? Не могла не видеть, сама будучи незаметною. Как это у нее выходит? При ее-то немалом росте. На полголовы Стаса выше, а сутулится.

Горбится.

Стесняется, что ли?

– Вы ведь слышали все, да? – Она заглянула в глаза, сделавшись похожей на несчастную собаку. – Вы не могли не слышать…

– Слышал.

Стыдно не было.

– Вы… извините Анну Павловну, пожалуйста… она… у нее просто характер такой. Неуживчивый. А на самом деле она несчастный человек.

Стас извинит. Стасу, если разобраться, глубоко плевать на Анну Павловну с ее характером и несчастьями. Ему собственных хватает. И на Людочку с ее сочувствием тоже плевать.

Зачем она вообще подошла?

– И я не думаю, что Михаил был наркоманом.

– Почему?

Стало вдруг любопытно.

– Он не был похож на наркомана.

– А вы много наркоманов видели?

– Достаточно, – спокойно ответила Людочка, и взгляд изменился, сделался каким-то… более уверенным, пожалуй. И печальным. – Я нарколог.

– Неужели?

Прозвучало невежливо.

– Извините, – в конце концов, Людочка точно не виновата в том, что случилось. – Мне казалось, что вы английский преподаете.

– Почему английский? – теперь она удивилась.

– Не знаю. Просто… отец что-то такое упоминал про университет…

– Институт. Медицинский, – она слабо улыбнулась. – Это моя мама хотела, чтобы я стала переводчицей. Ей казалось, что переводчики зарабатывают безумные деньги. А я вот… мне языки тяжело давались. А естественные науки, наоборот. Вот я и решила…

И решение свое Людочка воплотила в жизнь.

– Мама была против?

– Поначалу не очень… она решила, что я стану гинекологом. Или дантистом.

– Почему?

Ей идет улыбка, лицо становится не таким удручающе бесцветным.

– Хотя… дайте догадаюсь. Выгодные специальности.

– Верно. Но… не сложилось. – Она шла широким неженским шагом, почти вытеснив Стаса с узкой тропы. – Я никогда не оправдывала маминых ожиданий…

Странное совпадение. У Стаса точно так же не получалось оправдать ожидания отца.

– Но мы не обо мне. Я, наверное, не в свое дело лезу… если Михаил и начал употреблять, то недавно… мы на днях встречались. Говорили.

– О чем?

– У него была безумная идея, написать мой портрет.

– Почему безумная?

– Потому что… портреты стоит писать с красивых женщин.

– А вы…

– Обыкновенная, – жестко постановила Людочка. – Да и вообще… это затянувшийся спор… скорее уже по привычке… мы проговорили почти час… о портрете… выставке. Михаил очень нервничал, что было нормально… но наркотики…

Людочка покачала головой и повторила:

– Я сомневаюсь.

И Стас сомневался. Вот только его сомнениям никто не верил. Что сомнения против фактов? А факты очевидны как никогда.

Выставочный зал.

Галерея небольшая, но с хорошей репутацией. И договариваться о выставке пришлось долго, Стас едва не плюнул на это дело… лучше бы плюнул.

Хотелось мира.

Это ведь нормально, чтобы в семье наконец мир наступил? Пусть и в семье этой – два человека. Думалось, вот Мишка-то обрадуется, когда скажут… не обрадовался.

Позвонил.

Разорялся, что Стас не имеет права вмешиваться еще и в эту часть его, Мишкиной, жизни… но от выставки не отказался. Самолюбив был. И увлекся постепенно. Стасу докладывали, что увлекся. Картины отбирал… новые писал.

Новую.

Ту единственную, которая уцелела. Безумный «Демон».

…у моего демона семь ликов.