Эда Макбейн - Белая леди

Пять лет назад, размышлял Блум, Марии Торренс должно было быть семнадцать, примерно тот же возраст, что у молодой Джинни Лоусон.

— И вы говорите, что она хотела сбежать с цирком? — спросил он.

— Ага. Бредовая идея. Что ж, она сбрендила вдвойне, разве я не прав? Встречаясь с Эндрю?

— А что было раньше? Встреча с Эндрю или желание бежать с цирком?

— Эндрю. Все ребята в Калузе готовы были с позором выгнать их из города: вымазать обоих смолой, вывалять в перьях и изгнать из города. Она позвонила мне однажды и сказала, что хочет убежать вместе с цирком. Она сказала, что может стать «девушкой со слоном», прыгать через обруч на спине у слона. Я спросил ее, откуда она взяла эту бредовую идею, и она объяснила, что переговорила с владельцем. Тот сказал, что у нее хорошие ноги, и при должной практике он сможет сделать из нее хорошую «девушку со слоном».

— Что это был за цирк?

— Ринглинга, я полагаю. А что?

— Вы уверены?

— Может быть, и какой-то другой. Кто это помнит? Все было так давно!

— Вы говорили, пять или шесть лет…

— Да, по крайней мере.

— Вы не можете припомнить, когда именно?

— Сейчас мне тридцать семь, так что это должно было… Эндрю моложе меня, это еще одна причина, почему я так злюсь, то, что она встречалась не просто с ниггером, а с парнем, который моложе меня! Ему в то время было лет двадцать восемь — двадцать девять. Ей было семнадцать. Значит, когда это было? Мне было тридцать два, выходит, это было пять лет назад. Так случилось, что Эндрю и Джинни оба покинули город… Да, Эндрю должен был сделать это, они бы убили его.

— Куда они направились?

— Он — в Южную Америку, а она уехала с цирком через несколько месяцев.

— Но… они женаты сейчас?

— Да, они поженились, это верно. Джинни вернулась обратно в город, когда закончился сезон. Ей надоело выгребать слоновий навоз. Эндрю вернулся два года спустя. С состоянием. Всем говорил, что он вернулся, чтобы заявить права на свою маленькую невесту. Но было одно затруднение: она уже была замужем.

— А за кого она вышла замуж?

— За меня.

Он знал, что не был мертв, потому что продолжал помнить разные вещи. А вы не можете ничего помнить, если вы мертвы, не так ли? Он так не думал. В темноте плавали обрывки разговоров; шепот, секреты, разные слова, которые они говорили, слова, которые он складывал вместе кусочек за кусочком; желтая вспышка, потом другая, потом еще, и он падает, все помня.

Цирковая площадка.

Кипя энергией в этот вторник, Стедман с видом владельца средневекового поместья вел по арене Мэттью. Участники выступления приветствовали его и прерывали свои репетиции, чтобы поболтать. Здесь все еще ощущался дух постоянной готовности. Они должны были открыться только после второго апреля, а это означало, что все артисты имели еще две недели на совершенствование своего мастерства. Девушки, катающиеся внутри колеса, слишком часто падали со своих вращающихся аппаратов, жонглеры слишком часто роняли свои незажженные факелы, а под большим тентом, где Стедман, попыхивая сигарой, уселся рядом с Мэттью, — десять акробатов вновь и вновь повторяли свой номер. Это была группа, известная под названием «Той Чен Акробатик Трупп».

Открытие их номера было эффективным и впечатляющим атлетическим зрелищем. Самая молоденькая из Ченов, крохотная китаянка, репетировавшая в тугих трико, вырывалась сквозь пару подвешенных красных шелковых занавесей, ударялась об арену, на бегу совершала серию сальто-мортале, которые переносили ее к противоположной стороне арены. Когда она снова приземлялась на ноги, широко раскинув кверху руки, через раздвинутые занавеси выпрыгивала вторая из Ченов. Эта была на несколько сантиметров повыше своей младшей сестры. Она отталкивалась от земли и совершала такую же серию сальто-мортале, затем следовали все новые Чены, и каждый был чуть выше предыдущего. Каждый член семьи возрастал в размере, пока, наконец, не появлялись три старших брата Чена, а вслед за ними вылетал Папа Чен, самый высокий в труппе, тоже исполнял сальто, а потом они все выстраивались в линию: самый крохотный Чен спереди, самый высокий Чен сзади.

Трюк заключался в том, объяснил Стедман, чтобы сохранить иллюзию того, что сквозь занавеси все время вылетал один и тот же артист, но каждый раз при этом немного увеличиваясь в размерах.

Мэттью неожиданно понял, почему он не любил цирки.

Он не любил их, потому что они были скучные.

Он наблюдал, как семья Ченов повторяет порядок своего выхода Бог знает какое число раз, все снова и снова, пока ему не стало казаться, что уже не десять, а десять тысяч китайцев все возрастающего размера вылетают и вылетают между этими раздвинутыми красными занавесями. Наконец Папа Чен щелкнул пальцами и хлопнул в ладоши, чтобы дать команду следующему выходу, и все остальные Чены снова скрылись за таинственными шелковыми занавесями, приготовившись снова повторить свой номер.