Джеймс Чейз - Снайпер

– Люси, это же профессиональный прием. В армии без этого никуда, – я уже начал проявлять нетерпение. Драгоценное время уходило зазря. – Ты поедешь в банк?

– Да.

– Если тебе что-то понадобится, покупай. Ты посмотрела, какие они привезли продукты?

– Еще нет.

– Посмотри, пожалуйста. Если чего-то не хватает, купи. Хорошо?

– Да.

Я услышал, как ожил мотор «кадиллака». Большой автомобиль развернулся и тронулся в обратный путь. Тимотео, стоя на том же месте, смотрел ему вслед, заложив руки за спину. Мне он напомнил собачонку, брошенную хозяином.

– Я должен заняться Тимотео. Увидимся за ленчем. – и я спустился с веранды.

Заслышав мои шаги, Тимотео обернулся.

– Пойдемте в тир, – предложил я, – там и поговорим.

Грузовичок как раз отъехал от тира и взял курс на пальмы. Молча мы вошли в прохладу и полумрак пристройки. В сотне ярдов от нас на жарком солнце застыли мишени.

У одной из деревянных скамей стояли два ящика с патронами, тут же лежало ружье в брезентовом чехле.

– Это ваше ружье?

Тимотео кивнул.

– Присядьте и расслабьтесь.

Он осторожно опустился на скамью, словно опасался, что она развалится под ним. По его смуглому лицу катились крупные капли пота. Руки дрожали и подергивались. Куда там стрелять, он был пугливее старушки, обнаружившей под кроватью вора.

Мне приходилось видеть таких новобранцев. Они ненавидели оружие, ненавидели грохот выстрелов, их не возбуждало попадание в цель. В армии существовало два способа, позволяющие чего-то от них добиться. Первый – мягкий, осторожный, когда с новобранцем обращались, как с нервной лошадью. Если это не помогало, приходилось переходить на крик, чтобы напугать их до смерти. Если не действовал крик, тратить время на такого идиота считалось бессмысленным. С Тимотео последний вариант не проходил. Для меня он был не новобранцем, но двумя облигациями стоимостью в пятьдесят тысяч долларов.

– Мне кажется, мы отлично поладим, – я сел на соседнюю скамью, достал пачку сигарет. Предложил Тимотео.

– Я… я не курю.

– И правильно делаете. Мне тоже следовало бы бросить, но не могу, – я закурил, глубоко затянулся, выпустил дым через ноздри. – Как я уже сказал, мы поладим. Должны поладить, – я улыбнулся. – Вам предстоит тяжелая работа, но я хочу, чтобы вы знали, что я всегда готов прийти вам на помощь. Я могу вам помочь и обязательно помогу.

Он лишь сидел и смотрел на меня. Как он отреагировал на мои слова, я не знал. Очки скрывали выражение глаз, а глаза мужчины в такие моменты – самый верный индикатор.

– Могу я звать вас Тим?

Его брови сошлись у переносицы, затем он кивнул.

– Если хотите.

– А вы зовите меня Джей… идет?

Вновь кивок.

– Так вот, Тим, давайте взглянем на ружье, которое купил вам отец.

Он ничего не ответил. Заерзал на скамье и посмотрел на брезентовый чехол.

Я достал ружье из чехла. Как я и ожидал, не ружье, а загляденье. Впрочем, других «Уэстон и Лиис» не изготовляли. Если он не научится стрелять из такого ружья, подумал я, то не стрелять ему вовек.

– Отличное ружье, – я надорвал одну из коробок с патронами и зарядил его.

– Я хочу, чтобы вы посмотрели на крайнюю слева мишень.

Он медленно повернул голову и уставился в указанном мной направлении.

Я выстрелил шесть раз подряд. Середина мишени вывалилась и упала на песок.

– И вы скоро будете стрелять точно так же, Тим. Трудно поверить, не правда ли? Уверяю вас, будете.

Черные очки метнулись в мою сторону. Я увидел в них свое отражение. Выглядел я очень скованным.

– Могу я попросить вас об одном одолжении? – я попытался расслабиться.

– Одолжении? – переспросил он после долгой паузы. – Мне сказали, что я должен выполнять любое ваше пожелание.

– Это совсем не обязательно, но не могли бы вы снять очки?

Он оцепенел, затем подался назад, руки его поднялись к очкам, как бы защищая их от меня.

– Я объясню вам, почему, – продолжал я. – Нельзя стрелять в солнцезащитных очках. Ваши глаза так же важны для меткого выстрела, как и ружье. Снимите их, Тим. Я хочу, чтобы ваши глаза привыкли к яркому свету.

Медленно он снял очки. Впервые я увидел его лицо. Он оказался моложе, чем я думал: лет двадцати, максимум, двадцати двух. Глаза совершенно изменили его. Хорошие глаза: ясные, честные, беззлобные, глаза мыслителя, но сейчас их переполнял страх. От его отца в нем было не больше, чем во мне – от Санта Клауса.

Я сидел рядом с Тимотео, объясняя ему, из каких частей состоит ружье и зачем они нужны, когда на пороге появилась Люси.