Джеймс Чейз - Том 19. Посмертные претензии. Хитрый как лиса. Плохие вести от куклы

Ева взяла со стола бокалы и отдала их Норвуду. Он отнес их на затемненный стол, где загремел бутылками. Ева уселась на краешек кресла напротив Дэйва и вцепилась в подлокотники. Голос у нее звучал глухо, но истерические нотки исчезли.

— Ну, так что же в отношении Питера? Вы говорите, что он жертвует собой ради кого-то? Кого? Кого именно?

Ох, я вовсе не хочу сказать, что это не похоже на него. Он это делал ради своего отца, но их любовь…

— Вы это уже говорили, — перебил он, — а теперь разрешите мне вам сказать.

Дэйв устал от этой отвратительной истории, ему не хотелось ее снова рассказывать, но он превозмог себя и выложил решительно все, не опуская подробностей. От некоторых Ева брезгливо содрогалась. Когда Норвуд поставил перед ней новый бокал мартини, она схватила его. Хорошо, что он был устойчивый и прочный, потому что она так сжала его, что побелели костяшки пальцев. Да и лицо у нее было смертельно бледным.

Дэйв рассказал ей о телефонном звонке.

— Это симпатичное место в пяти милях по шоссе через Торы в сторону от прибрежной дороги, севернее Дас Крузес. Небольшая долина. Его машина стояла во дворе. Эту машину ни с какой не спутаешь. «Лотус» ярко-желтого цвета.

Норвуд поднялся и ушел в тень.

Дэйв продолжал:

— Машину помыли, но вручную и только сверху. Я проверял под крыльями. Все в белом песке, слипшемся в комки.

Ящик в столе был выдвинут и снова задвинут с характерным скрипом. Потом Норвуд вышел из магазина.

— Эта машина побывала в Арене Бланка в тот вечер, когда утонул Джон Оутс.

Открылась и закрылась дверь магазина.

— Дождливый день. Единственный дождливый день за долгое время. А Вейд Кочран — крупный мужчина и прекрасный пловец.

Под окном захлопнулась дверца машины, ожил двигатель.

Дэйв раздавил в пепельнице свою зажженную сигарету и поднялся.

— А теперь, как мне отыскать этого адвоката?

Это был приветливый седой человек лет семидесяти в дорогом чесучовом костюме и рубашке из полотна. Тщательно ухоженные руки, выглядывавшие из рукавов, были сложены на длинном столе, выкрашенном противной коричневой краской, как и стены в комнате для допросов полицейского департамента Эль Молино. Рядом на черной кожаной папке лежала мягкая черная шляпа и серое пальто. Человека звали Ирвин Бло. Его голос похрустывал, как сухие листья.

— Вас там не было, Питер Оутс?

— Нет. Он не имеет к этому никакого отношения. Да, он приезжал смотреть спектакль. Да, он ездил с ним обедать. Да, он ездил в этот мотель. Но он хотел… — Карие глаза молили: — Поговорить. Только поговорить. Он делает картину, это как бы тайный проект. Не то, что он обычно делает. Не вестерн. Религиозную, о жизни святого Павла. Он думал, что я подойду на эту роль. Но в этом нет ничего преступного. Это бизнес. Он не имеет к отцу никакого отношения.

— Это почерк вашего отца?

Дэйв протянул через стол желтую карточку.

— Почему он написал ваше имя вместе с номером телефона Вейда Кочрана?

— Потому что… потому что подумал, что поеду туда. Я имею в виду Вейда. Мистер Кочран говорил о том, что заберет меня туда. Но он передумал. Я туда не ездил.

— Куда же вы поехали? — спросил Бло. — Теперь это не может быть тайной, не так ли?

— Я не хочу ни на кого навлекать неприятности.

— Вы это уже сделали, — заметил Дэйв.

— Я не хочу говорить об этом. Прошу вас, оставьте в покое Вейда. Он ничего не сделал. Это сделал я.

Пальцы парня сжались в кулаки.

— Сколько раз я должен это повторять? Это сделал я. Не трогайте его.

— Ваш отец позвонил ему в то время, когда он метался в поисках денег для покупки наркотика. Вейд Кочран в эту минуту уехал. Песок под крыльями его машины показывает, что он ездил в Арену Бланка. Он бы пошел на это только при условии, что ваш отец мог пригрозить ему чем-то серьезным. Я уже высказывал свои соображения, что это было. Обвинение в гомосексуализме не наносит большого вреда актерам в наше время. Но для Вейда Кочрана это явилось бы смертельным ударом.

— У вас извращенное мышление! — завопил парень.

Открылась дверь, в комнату заглянул широкоплечий молодой офицер и хмуро спросил, все ли в порядке.

— Извините нас, — сказал Бло.

Он посмотрел на парня.

— Потише, Оутс, — и прикрыл за собой дверь.

Снова заговорил Дэйв:

— Боб Виттингтон не давал вам прохода, но вы отвергли его ухаживания. Вовсе не потому, что вы были чистым, невинным юношей, а совсем по иным соображениям. Он напрямик спросил вас об этом, и вы ответили ему. Да, вы вовсе не образец добродетели. Убежден, что, если бы я поспрашивал ребят в этом театре, я бы получил подтверждение своей догадки. Смог бы я получить это, а?