Анна и Сергей Литвиновы - Бойтесь данайцев, дары приносящих

Вот только из всех девчонок, на равных готовившихся к полету, в центре внимания – на трибунах, на пьедесталах и подиумах – осталась одна. А все остальные скромно сидят на пресс-конференции в последнем ряду. Никем не замеченные, стоят у подножия мавзолея. Чокаются в сторонке с другими нелетавшими космонавтами-парнями в Георгиевском зале Кремля.

Галя с большим трудом вытерпела все это. Случалось, и плакала втихомолку. А потом Валентина Первая полетела и поехала по митингам и странам пожинать свою славу, а их остальных, слава богу, отправили в отпуск.

И она взяла Юрочку и с огромным облегчением уехала к маме в Воронежскую область.

И только тогда ей призналась – нарушила-таки секретность, почти случайно. Мама как-то при ней вслух начала то ли восхищаться, то ли осуждать: «Наши-то, глядь, чего удумали: девчонку в космос забросили! Теперь грохоту на весь мир будет! Ах, советские женщины самые передовые и равноправные в мире!» А Галя не выдержала и прошептала: «А ведь и я вместо Вальки могла слетать», – и вдруг расплакалась.

– Господи, доченька! Вон ты, оказывается, к чему в последнее время готовилась! Ради чего с хорошей работы и от Владьки ушла! Как хорошо, что не ты-то полетела! Какое счастье! Да ведь это так опасно! Как ты могла решиться на такое, Юрочку бы без матери оставила! Как же хорошо, что ты здесь, со мной, с ребенком, а не там, как Валентина эта, – в сферах!

И Галя, отрыдавшись, подумала: а может, и впрямь хорошо?

За этот отпуск, сорок пять суток, как положено космонавту, у Иноземцевой было время подумать. Понять, что делать дальше.

Она спросила себя: чего же я хочу? И сама себе честно ответила: я хочу быть с Юрочкой. Не отпускать его от себя. И я хочу быть с мамой. Она уже старенькая. Ей все труднее справляться с хозяйством – даже в сравнении с январем регресс налицо. Ей нужна помощь. И вообще: маме тоже хорошо быть со мной, а мне – с ней.

И еще Гале хотелось заниматься любимым делом. Не тексты космические переводить для ОКБ. И не на центрифугах кружиться, готовясь к новому полету. Она поняла, что страшно скучает по своей изначальной профессии: по школе, деткам.

И еще ей хотелось держаться подальше от Провотворова.

И – от воинских званий и дисциплины.

Поэтому, когда она вернулась на Чкаловскую, решение у нее уже созрело. Она озвучила его – пока только себе, и оно прозвучало нормально. Даже завлекательно. И тогда она поделилась с девчонками в профилактории – оставшимися четырьмя, Валентина Первая отныне и навсегда пребывала на иных высотах: – «Я из отряда ухожу».

Девчонки изумились: «Да ты что?! Скоро всем здесь, в городке, дадут квартиры – улучшенной планировки, гостиная тридцать метров, дом уже строится! Да ведь здесь обалденное снабжение, по первому разряду, лучше, чем в любой Москве: и продукты, и промтовары, и мебель, и книги любые, по спискам книжной экспедиции!» А она отвечала: «Да, это здорово и это интересно, но при одном условии: если ты знаешь, что хоть когда-нибудь полетишь в космос». А они – ей в ответ, наперебой:

– Да мы обязательно полетим! Все и каждая! Мы будем летать! Нам обещают! Нас будут готовить к полетам!

– Нет, – отвечала она жестко. – Не полетим.

Она знала – это в ОКБ передавалось, пусть тайком, но из уст в уста, – что сказал Королев после экспедиции Валентины, коей он оказался чрезвычайно недоволен: «Пока я жив, баб в космосе больше не будет».

– А если не лететь, – думала и говорила Галина, – то какой тогда во всем этом – в снабжении и улучшенной квартире – смысл?

Иноземцева оказалась права: следующая советская женщина оказалась допущена в космос только через восемнадцать лет – и она была совсем не из их отряда.

Владику она о своем решении не говорила. Думала: пусть будет приятная неожиданность им обоим, мужичкам Иноземцевым. Ясно, муж обрадуется – хотя бы тому, что ему не надо теперь сидеть с ребенком.

Из профилактория на Чкаловской она раза три в неделю обычно звонила супругу. В очередной «сеанс связи» не удержалась: «А у меня для вас обоих будет сюрприз». Он отвечал: «И у меня для тебя – тоже». Галя почувствовала: на другом конце провода Владика аж распирает. Неужели прознал про ее решение? Да нет, откуда мог.

– Ты только, – сказал, – в субботу, когда к нам поедешь, не до Лосинки езжай – раньше выходи, в Подлипках. На станции встретимся.

– А что случилось? – встревожилась она. Все-таки в Подлипках и работа Владикова, и садик Юрочкин.