Иван Лазутин - Бомба Геринга

Выражение лица, с которым Фред Эверс перешагнул порог и поприветствовал хозяина, было таким, что Стивенсон насторожился.

— Ты что в такую рань поднимаешь с постели порядочных людей?

— Куда бы мне это поставить? — Фред держал в руках небольшой чемодан, взглядом выискивая место, куда бы его определить.

— Вот сюда… Раздевайся и будь как дома. Москва со дня основания считалась хлебосольнее Петербурга. — Стивенсон раскрыл дверцы встроенного в стеке шкафа.

С плаща вошедшего стекали струйки воды.

— Дождь?

— Так себе, лондонская изморось. В Ленинграде еще хуже.

Фред снял плащ и повесил в шкаф. Туда же поставил и чемодан. Высокий и тонкий, Фред показался Стивенсону чем-то похожим на манекенщика, которого он видел три дня назад в демонстрационном зале ГУМа. «Из видных ребят формируют корпус журналистов, — подумал Стивенсон, любуясь ладной фигурой гостя. — Этот может без особого труда работать на обаянии. Сложись у него жизнь по-другому — может быть, сейчас не мок бы под промозглым русским дождем, а пил утренний кофе где-нибудь на богатой вилле».

— Ну что ж, проходи, Фред. Только потише, не баси, а то разбудишь жену. Последние ночи она мучаете я бессонницей.

— Это болезнь наша, профессиональная, — сказал Эверс, проходя в кабинет.

— Наша, но не наших жен, — попытался возразить Стивенсон.

— Я имел в виду не всех жен, а тех, что преданы делу мужей.

— Спасибо, Фред, ты, как всегда, галантен.

— Если вместо комплимента нальешь мне рюмку коньяка с дороги, я поверю, что ты меня любишь и ценишь мое преклонение перед Лаурой.

Стивенсон открыл буфет и налил коньяк в фужер.

— Вот теперь я верю, что ты меня ждал. — Фред взял фужер и подошел к столу. — Может быть, присядем? Кстати, посмотри, нет ли у тебя дольки лимона или конфетки.

Стивенсон поставил на стол вазу с фруктами и коробку шоколадных конфет «Птичье молоко».

— У русских есть старинная пословица: когда они хотят подчеркнуть степень богатства и обилия стола, то говорят: «У них в доме или на столе было все, кроме птичьего молока». Видишь, вот они и назвали эту коробку — кстати, неплохих конфет — «Птичьим молоком». Прошу… Я пойду поставлю кофе.

Оставшись один, Фред огляделся, Обитая голубым китайским шелком с изображением цветка лотоса гостиная была обставлена дорогой темно-коричневой арабской мебелью. За длинный стол темного мореного дуба могло усесться около двадцати человек. По бокам стола стояли такие же стулья с резными гнутыми ножками, на концах обрамленными бронзовыми фигурными набивками — пластинками, изображающими виноградные гроздья. В простенке между двумя высокими окнами, выходившими на широкую магистральную улицу столицы, висел пейзаж Рокуэлла Кента. Фред сделал два глотка, подошел вплотную к картине. «Подлинник», — подумал он и перевел взгляд на миниатюрный бар, стоявший в углу. Он был пуст. Кроме коньячных рюмок, фужеров и хрустальных бокалов для шампанского, в нем ничего не было. «С каких пор такая нищета?» — отметил про себя Эверс.

Фред посмотрел на часы. До открытия ресторана — три часа. А ему дьявольски хотелось выпить еще, принять горячую ванну и лечь в теплую чистую постель. Поэтому он и растягивал удовольствие: смакуя, пил коньяк мелкими глоточками.

Когда с подносом в руках, на котором стояли кофейник и две чашечки, вошел Стивенсон, фужер перед Фредом был уже перевернут кверху дном.

— Как, уже? — удивился Стивенсон. — А я думал, ты потерпишь до кофе.

Фред вздохнул:

— Мой дорогой Джо, если ты хотя бы в десятой доле смог представить, какую взрывную сенсацию я привез тебе из города на Неве, ты сейчас же, под этим мелким дождичком, без плаща, побежал бы в ночной бар «Метрополя» и принес бутылку коньяка.

— Она будет стоять на столе, когда ты убедишь меня, что это не очередная интрига мистера Эверса. Шуточки Фреда Эверса знают не только его друзья-журналисты, но и…

Стивенсон извлек из тайника в баре нераспечатанную бутылку. Из буфета достал две коньячные рюмки. Фужер поставил на стойку буфета.

— Кури. — Стивенсон пододвинул Фреду сигареты и встал, чтобы плотнее закрыть дверь, ведущую в спальню. — Не бойся, Лаура по утрам спит крепко. К тому же она среди ночи приняла снотворное.

Эверс молча раскупорил бутылку, налил в рюмки и закурил сигарету.

— Вчера в четырнадцать тридцать в районе Смольного, почти под стенами типографии «Правды», обнаружена немецкая фугасная авиабомба весом в тысячу килограммов. — Эверс встал. — Мой первый тост — за здоровье парней, которых в России называют чернорабочими и землекопами. — Фред одним глотком опрокинул рюмку.