Эд Макбейн - Забавы с летальным исходом

— Калуза, штат Флорида… — произнес вслух Карелла.

Лобовое стекло его машины было залеплено снегом и льдом. Пластиковая щеточка «дворников» разломилась надвое, когда он пытался очистить стекло. Пришлось доводить начатое тыльной стороной руки, затянутой в кожаную перчатку. Было первое февраля, и снегу на улицах намело на добрый фут, если не больше. Он ехал медленно и осторожно и добрался до дома в Риверхеде лишь десять минут восьмого. Ребятишки смотрели телевизор, Тедди была на кухне. Он сгреб ее в объятия и поцеловал, и запорошил волосы этим чертовым снегом. Потом сказал, что ему надо срочно позвонить во Флориду. Расцеловал по пути в свое логово ребятишек, вошел в тесную каморку и медленно набрал домашний номер Мэтью Хоупа. Но того дома не оказалось. Автоответчик вежливо попросил его оставить сообщение.

— Привет, это Стив Карелла с холодного севера, — сказал он. — Не знаю, пригодится ли вам, но, похоже, ваша знаменитая троица очень интересуется одной древней штуковиной под названием «Чаша Сократа». Это один из экспонатов выставки, которая после музеев в Вашингтоне и Атланте будет демонстрироваться у вас, в музее «Ка Де Пед», не уверен, что правильно произношу его название… К сожалению, дата открытия там указана не была. В любом случае перезвоните, если эта информация пригодится. Хочу с вами поговорить.

В этот момент Мэтью находился в каких-нибудь двадцати футах от двери в дом, Собирался вывести машину из гаража.

Музей «Ка Де Пед» был нарядно освещен гирляндами маленьких белых лампочек, развешанных на деревьях у парадного входа. Чтоб защитить хрупкие и изящные шелковые туфельки элегантных дам в вечерних туалетах, дорожка из гравия от ворот и до массивных входных дверей была застелена длинным красным ковром. К воротам подъезжали «Лендроверы», «Бенцы», «Континентали», был даже один «Роллс-Ройс», высадивший целый выводок дам в ослепительных украшениях и мужчин в смокингах. Черных, заметьте, смокингах. Ведь во Флориде все еще стояла зима, пусть даже не настоящая, но зима, и белые костюмы были бы неуместны, во всяком случае, до мая. Оживленно и весело щебечущие гости были в предвкушении праздника, они приехали выпить и закусить после того, как им покажут грубо сработанную глиняную бутылочку, из которой Сократ с отвращением отпил глоток губительного напитка. Чаша оценивалась приблизительно в два-три миллиона долларов — сумму, которую многие из этих людей выложили бы за нее с легкостью. Ведь каждый из них заплатил тысячу долларов за привилегию первым во Флориде увидеть эту чашу, стоявшую под прозрачным колпаком и освещенную со всех сторон, на донышке которой были выцарапаны три буквы: «ΣOK». Кругом раздавались восторженные ахи и охи, затем вся эта блестящая публика двинулась в главный экспозиционный зал, помпезно названный Салоном Луи П. Ландемана, — с тем, чтоб выпить по бокалу какого-нибудь коктейля в баре и встретиться с другими ослепительными и разнаряженными обитателями города, упивающимися своей изысканностью и приверженностью ко всему возвышенному, в том числе и искусству.

Надо сказать, что на Фрэнка Саммервилла все это не произвело ни малейшего впечатления.

Он сообщил об этом Мэтью, едва тот успел переступить порог. Под правую ручку Мэтью вел блондинку, под левую — брюнетку. При ближайшем рассмотрении — напарник Мэтью был немного близорук — блондинка оказалась самым красивым прокурором округа в штате Флорида, а брюнетка — самой красивой из бывших жен, которую только можно представить. Вот везунчик, черт бы его побрал!

— Лично на меня эта чаша впечатления не произвела, — сказал Фрэнк. — Похожа на бутылочку из пластилина, которую первоклашка притащил домой после первого урока по лепке.

Сам Мэтью еще не видел чаши. Фрэнк пил мартини. Мэтью мучила жажда. К тому же он чувствовал себя не в своей тарелке. Он был далеко не в восторге от того, что сопровождает двух красивых дам, не испытывающих друг к другу особой симпатии. Один разговор в машине по пути сюда чего стоил… И он никак не мог понять, с чего это Патриции вдруг взбрело в голову пригласить Сьюзен. Не мог понять он также, с чего это Сьюзен так охотно приняла приглашение. Не понимал он и того, зачем это жена Фрэнка Саммервилла вырядилась в изумрудно-зеленое платье с огромным и ассиметричным вырезом, открывающим почти всю левую грудь до самого соска… Возможно, ему вообще не дано понимать женщин.

И уж разумеется, он ничего не смыслил в древнегреческих чашах.