Эдгар Уоллес - Лорд поневоле

Начальник станции Пальборо Джон Столлингем по совместительству был — можно смело утверждать — деревенским «справочным бюро», ибо ничто в радиусе двадцати пяти миль за последние сорок лет не прошло мимо его внимания.

В то январское воскресенье поезд, пришедший в Пальборо в 10 часов по расписанию, оставил на перроне единственного пассажира. Джон решил им немедленно заняться.

— Ваш билет! — решительно начал он.

Молодой человек без багажа запустил руки в карманы своего поношенного пальто и с возрастающим усердием (глаза Джона едва поспевали за его движениями) стал последовательно ощупывать карманы брюк, жилета и визитки.

Джон был очень разочарован, когда билет, наконец, нашелся и очутился в его руках.

— Мистер Столлингем… э… как здоровье моего дяди?

Джон почесал переносицу.

— А кто вы такой?

— Бин, — пробормотал молодой человек как бы извиняясь. — Чарльз Бин. Вы помните, я был здесь месяц назад?

«Справочное бюро» важно кивнуло.

— Старый доктор плох. — Джон произнес это с некоторым удовлетворением. — Поговаривают, что у него здесь не все ладно, — он хлопнул себя по лбу. — Воображает себя герцогом и уже обращается в парламент с требованием, чтобы его сделали лордом! Если это не сумасшествие, то что же еще?

— Может быть, это последствия кори, — заметил Чарльз Бин серьезно. — Доктор переболел ею в прошлом году.

— Какая корь!.. — ухмыльнулся Джон. — Поведение вашего дяди нам не нравится. Он нарушает мир в нашей деревне. Я думаю, если ты лорд, значит, должен родиться лордом! Если нет, — значит нет! Все равно, что с этими проклятыми аэропланами. Разве люди родились с крыльями? Положим, вороны, там, наверху, начнут жевать табак, как человеческие существа, разве закон не должен будет вмешаться в это дело?

— Но жевать табак — вовсе не по-человечески, мистер Столлингем: это очень дурная привычка! Прощайте!

Чарльза Бина все называли Чиком. Это имя было дано ему с самого детства одним из родственников его отца.

Чик родился в Грефтоне, штат Массачусетс, куда сто отец в молодости отправился искать счастье, в котором ему отказывала старая Англия. Там он женился и умер через два года после своей жены, а Чик ребенком был увезен одной из его теток в Англию. Вскоре тетушка отправилась в лучший мир, оставив Чика на попечение другой тетушки…

Чик видел жизнь как панораму умирающих теток и дядей. До пятнадцати лет он был убежден, что траур есть тот вид одежды, который по английским законам обязателен для маленьких мальчиков. У него было добрейшее сердце, но, пережив смерть матери и отца, трех теток и одного дяди, он вряд ли мог относиться к этим явлениям с такой серьезностью, с какой к ним относятся те, в жизни которых смерть — редкая гостья.

Он не был робким, хотя многие считали его таковым, принимая вежливость за самоунижение, боязнь задеть человека — за простой страх и робость. Характерной его чертой была непосредственность, способная привести в замешательство. В нем было много возмутительно-мальчишеского. По-детски голубые глаза смотрели прямо на собеседника, а небрежно зачесанные назад белокурые волосы делали его похожим на шестнадцатилетнего юношу.

Дорога к аббатству Пальборо лежала через деревню с тем же названием. Колокол приходской церкви заунывно звенел, деревенская улица была пустынна. Он шел быстро, провожаемый любопытными взглядами богомольцев, и скоро свернул на вымощенную камнем аллею, ведущую к аббатству, большому и безобразному зданию с облупившейся штукатуркой. Когда-то настоящее аббатство стояло на этом самом месте, где Джозефус Бин заложил свой дом, и только несколько бесформенных каменных глыб, поросших сорной травой и изъеденных непогодой, остались как воспоминание о трудах давно забытых монахов.

Неопрятного вида служанка открыла дверь и уставилась на посетителя.

— Он в постели, — весело сообщила она. — Говорит, что больше не встанет, — но ведь он всегда обманывает людей…

— Не будете ли вы так добры передать ему, что я здесь, — попросил Чик.

Комната, в которую его ввели, находилась на первом этаже дома и представляла собой библиотеку хозяина, доктора Бина. Ее стены были заставлены книжными шкафами, старинный стол завален бумагами и книгами. Над камином красовался великолепный герб, всегда напоминавший Чику вывеску какого-нибудь трактира.

В полном противоречии с окружающей обстановкой здесь стояла узкая и высокая кровать с балдахином на эмалированных ножках. Опираясь на большие подушки с наволочками сомнительной чистоты, на ней лежал старик лет шестидесяти пяти, безобразный, широкоскулый и небритый, с плотным картонным бюваром на согнутых коленях. Он что-то писал в тот момент, когда появился Чик.