Александр Асмолов - Аркан

– И ты ни с кем не встречалась?

– Я уже в сборной девять лет, – она словно поперхнулась. – Была… Ну, нравился один парень, но он намного старше. Был… Заметит мой взгляд и только подшучивает – «Расти и тренируйся».

– Хочешь сказать… – он не договорил.

– Да, представь себе. Девственница. Мне так и не исполнилось восемнадцать.

– Я не к тому… – сконфузился зэк. – Просто у тебя взгляд был такой напористый. Открытый. Женщины часто отводят глаза, а ты прямо жгла. Насквозь.

– Правда?

– Правда, – его рука невольно потянулась вперед, где мог бы находиться собеседник. – Ты мне часто снишься здесь. Та… Ну, когда цыганочку танцевала. Мне тогда показалось, что я влюбился в тебя…

– Да ладно!

– В тебе было столько счастья в тот миг. Искреннего, чистого, настоящего. Просто запала в душу. Я потом все вспоминал и думал. Вот это девчонка! За такой на край света могу пойти… А край оказался совсем рядом.

– Жалеешь, что связался? – насторожился голос Дельфинчика.

– Нет. Просто не могу понять, что так помешало. Кому мы дорогу перешли.

– Это я дорогу перешла. Не ты.

Арик даже приподнялся на локте, стараясь не упустить деталей разговора.

– Я так и понял, что парень тот не главный. Он в последний момент рукой в сторону указал. А там глаза из толпы на меня пялятся. Злыетакие. Темно-серые… Сколько ни пытаюсь вспомнить лицо или одежду, ничего не получается. Только взгляд злобный. Тогда еще мысль промелькнула, когда я парня того свалил и рукав на горле затянул… Ведь, задушу гада, думаю, а вот остановиться не могу, словно приказывает мне кто-то. Сомнение промелькнуло не потому, что пожалел я убийцу, а потому, что будто не сам я его… Ведь раньше никогда не быковал, а тут галстук пацану накинул.

Зэк затих на своей шконке, вытянувшись в напряженную струну. Все в его душе клокотало от ненависти к тому странному случаю, приковавшему его на двенадцать лет к зоне.

– Не вини себя, – ласково прошептал Дельфинчик. – Самоистязания приведут только к болезням, а я хочу, чтобы Аркадий Михайлович Данов вышел отсюда сильным.

– Знаешь, кто это сделал? Ну, у кого темно-серые глаза.

– Это только мои подозрения. Нужно, чтобы ты его сам вычислил.

– Дедуктивным методом? – попробовал пошутить он.

– Как хочешь…

Ее последняя фраза еще долго тревожила зэка. Либо Дельфинчик обиделся, либо согласился на все варианты – понять было трудно. В голове роились самые разные мысли, не дававшие Арику сосредоточиться. В итоге он все же убедил себя, что размышляет здраво, а голос… Ну, бывают же глюки, аномалии и всякие там обострения. Как говорил герой Леонида Броневого в популярном фильме «Голова предмет темный, исследованию не подлежит».

Стены казенного дома, где мотал свой срок Аркан, изобиловали не только картинками из мужских журналов, надписями, глубоко процарапанными в камне, вмятинами, выбитыми от постоянного перестукивания между камерами, но и той незримой ненавистью ко всему миру, которой дышали бесчисленные поколения его обитателей. Попавших сюда в разное время и по разным причинам объединяло единое чувство, присущее человеку. Самооправдание. Оно позволяло не свихнуться от самокопаний. Защитная реакция сознания оправдывала любого преступника в своих глазах и перекладывала всю полноту ответственности на других, особенно на тех, кто остался на воле. Сюжеты, многократно пересказываемые зэками в этих стенах, были так похожи друг на друга, что их можно было нумеровать, как набившие оскомину дежурные анекдоты и похабные шутки. В них всегда фигурировали коварные следаки, злобные прокуроры, тупые опера и неизменно продажные марухи, сдавшие легавым красу и гордость всего города.

Аркан не мазался к блатным, но понятия уважал и всякий раз старался быть незаметным. Только когда братва желала развлечься, он охотно возобновлял «слушанье в парламенте», перевоплощаясь в известных «единоросов» или «ЛДПРовцев», ведущих непримиримые дебаты с «комуняками». Однако, пламенные выступления его ораторов быстро умолкали, едва пахан, зевнув, отворачивался или задергивал занавесочку своей шконки. Чувство меры, позволявшее быть ненавязчивым, обещало сохранить востребованность, что было равносильно охранной грамоте, когда в хате искали очередного козла отпущения.

В первые полгода на зоне самыми тяжелыми были ночи. Они изводили Аркана напряженным ожиданием чего-то страшного. Вернее, неизвестностью, заполнявшей ночную тишину вокруг воображаемыми кровавыми сценами, перед которыми голливудские тюремные триллеры выглядели передачей для дошкольников. Заварушки, конечно, случались иногда, а вот власть страха, заполняющая собой все пространство зоны, было постоянной. В одно из таких бдений он опять услышал где-то в глубине воспаленного сознания Светкин голос.