Татьяна Устинова - Близкие люди

– Саш, ты прости, что я твоих родственников обижаю, но мне правда очень надо…

– Родственников?! – вскрикнула взбешенная Саша и снова неслышно топнула своим носочком. – Каких еще родственников?! Не хватало мне только таких родственников! Вера Семенна, закройте рот, или я вызову милицию. Вадим Алексеевич – уважаемый человек, большой начальник, приехал по делу, а Петька на него с кулаками бросился! Да мы три года не разберемся, а Петьку вообще посадят, ясно вам?

– Это хахаль твой, а никакой не начальник, – пробормотал Петька неуверенно, потирая саднящее горло. Саднило не только горло, но и самолюбие.

– Да твое-то какое дело?! Ты мне кто? Брат?! Муж?! Сват?!

Вадим, прости ради Бога, я не знала, что они такие бешеные, я думала, что просто ненормальные!.. Вера Семенна, забирайте вашего сына! Хорошо, если Вадим Алексеевич вас простит и никакого дела не затеет!

– Он первый начал, – пробормотал Петька неуверенно.

– Я знаю, кто первый начал, – отрезала Саша. – Вадим, проходи. Это моя комната. Ну что? Вызываем милицию или успокаиваемся сами, без посторонней помощи?

– Повезло тебе, мужик, сегодня, – проговорил Петька в сторону Чернова негромко, но очень грозно, пошел по коридору, но приостановился, – ты еще меня вспомнишь, твою мать! Мало не покажется!

– Петя, перестань! – испуганно дернулась Вера Семенна. – Разве ты не видишь, с кем мы связались?!

– Господи Боже мой, – пробормотала Саша и взялась за пунцовые щеки. – Вадим, прости меня, пожалуйста! Я даже предположить не могла, что его так понесет!

– А я даже предположить не мог, что ты такая находчивая, – ответил Чернов весело, – и милицией пригрозила, и большим начальством!

– Чем же мне им еще грозить, если они никаких других слов вообще не понимают?

– Я так до конца и не въехал, это соседи, что ли?

– Ну конечно! Не родственники же, на самом деле! Слушай, давай кофе выпьем, что-то я никак в себя не приду. Они мне вместе с квартирой достались после того, как… как я сюда переехала.

– А этот… Петя? Он за тобой ухаживает?

– Вадим, ну что ты глупости какие-то спрашиваешь?! Ему кажется, что он за мной ухаживает. Кажется, понимаешь? У них с маманей голубая мечта – чтобы он на мне женился и они получили бы всю квартиру. Такой у них план.

Чернову было так весело, что он готов был встать на голову, и даже поискал глазами свободное место, где удобнее всего было бы это сделать.

Все обошлось.

Саша – все та же Саша, платинововолосая, недоступная, красивая ровной матовой европейской красотой, и придурок в тренировочных штанах не имеет к ней никакого отношения.

Он оглянулся вокруг, сел на низкий диванчик и потер лицо.

– Ты будешь кофе? – дрогнувшим голосом спросила Саша, Он посидел еще секунду, собираясь с силами, потом убрал руки и взглянул вверх, на нее.

– Буду, Саш. Спасибо. Но я вообще-то приехал поговорить. Мне очень нужно с тобой поговорить.

– Хорошо, – согласилась она покорно, – только кофе все-таки сварю.

Это было глупо – так явно затягивать время объяснения а в том, что он приехал объясняться, у Саши не было никаких сомнений.

Приведение приговора в исполнение было отложено, оказывается, совсем ненадолго. До сегодняшнего дня.

Он все знает, этот чужой – свой – человек, который ей всегда так нравился. Нет, ничего такого, он просто нравился ей, и все. Ничего большего она никогда бы себе не позволила хотя бы потому, что он женат и все об этом знали, а она слишком хорошо помнила то время, когда…

– Саш, ты сыплешь кофе в чайник, – сказал Чернов за ее спиной, – посмотри!

Господи, она и вправду зачем-то высыпала полбанки кофе в заварочный чайник! С ума сошла!

Она засуетилась, пытаясь вытряхнуть кофе из чайника, но у нее получалось плохо. Чернов по-прежнему сидел на диване, ничем ей не помогая и только нервируя.

Как много он знает? Что именно из того, что она натворила в своей жизни, ему известно? Почему он сидит так удрученно? Сочувствует? Или презирает, укоряя себя за то, что так в ней ошибся?

Они все в ней ошиблись – и Вадим, и Степан, и Эдик Белов…

Почему, почему все так сложилось, почему у нее совсем не было времени, чтобы подготовить пути к отступлению? Зачем она позволила себе так расслабиться, потерять бдительность, утратить спасительное чувство опасности?!

Чернов смотрел в ее длинную нервную спину, изо всех сил расправленные под цветастой шалью плечи, платиновые волосы и хрупкие лопатки – и ужасался.

Как он станет с ней говорить? Как разрушит это нервное напряженное самообладание, заставит ее объясняться, может быть, оправдываться? Или плакать?