Татьяна Устинова - Пороки и их поклонники

– Подожди, – попросил Архипов, – давай не так. Давай вот как. Мы вернулись от нотариуса, я вас высадил и уехал на работу. Дальше что было?

– Ну, мы домой пошли. В смысле, в Манькину квартиру. В смысле, которая теперь стала… ну, ваша стала. Она все говорила – слава богу, слава богу, а я ей – чего, слава богу, если у тебя теперь своей квартиры нету?! А она мне – ты ничего не понимаешь!

– Я тоже мало что понимаю, – признался Архипов. – Дальше что?

– Ей позвонил кто-то. Она подошла к телефону, но сама ничего не говорила, только слушала. Слушала, слушала, трубку бросила и давай носиться, собираться, то есть. Потом говорит – поехали. На вокзал, то есть. Я, говорит, отвезу тебя домой и вернусь.

– А ты?

– А я говорю, что не поеду.

– А она?

– А она говорит – поедешь. В руку влепилась и не отпускает. Ну а я чего?

– Чего?

– Ну, не драться же мне с ней! Я решил – потом все равно убегу. Она уснет, а я убегу. Только она не спала. За всю ночь ни разу глаз не сомкнула. И не отходила никуда. Даже… в туалет не отходила. – На слове “туалет” Макс потупил взор – смутился.

– А кто звонил?

– Почем я знаю? Она мне не сказала. Говорит, поехали, тебе надо уезжать, и весь разговор.

– Так. А на вокзале что случилось?

– Ну, уволокли ее, говорю же. Это утром произошло. Мы уже вдоль поезда шли. К ней подошел такой… ферт в плаще. Плащ серый. Ферт… невысокий такой. Она, когда на него смотрела, голову вниз наклоняла. Длинная, – зачем-то добавил он и вдруг улыбнулся. И Владимир Петрович тоже улыбнулся. – Она от него побежала. А к ней второй метнулся. Прямо как из-под земли. В куртке. Она как-то сразу – раз, и все…

– Что – все?

– Ну, перестала дергаться и бежать. Пошла с ними. Сама пошла, я это точно видел.

– И тебя бросила.

– Да не, не бросила она. Она в мою сторону ваще не смотрела. Как будто нет меня. Я потом подумал, что это она специально так, чтоб меня тоже не уволокли. Ну вот. А тот, второй, он меня увидел. Прям мне в глаза уставился и смотрит. Ну, я… побежал. Автобус стоял, я в него, он поехал. Долго ехал, час где-то. Потом на конечной остановился, и я пошел. К вам.

Архипов потер спину. Свитер был шерстяной, старый, вытертый, спина принимала его благосклонно.

Кофе? Чай? Коньяк? Немного французской минеральной воды?

Гектор Малафеев наверняка предпочел бы коньяк и кофе. Архипов назло Гектору решил – чай с мятой.

Мята была в железной банке. Любаня привозила из деревни и сушила на балконе. Архипов открыл крышку, понюхал и спросил:

– А… до того, как мы поехали к нотариусу, к твоей сестре никто не приходил?

– Не-а, не приходил. То есть соседский старикашка приходил, но он так просто. Спрашивал, как она себя чувствует и все такое. Потом мы разговаривали. Часа три, а может, и больше. У меня чуть язык не отсох. Она все спрашивала, что да как. Про мать спрашивала. Про бабушку. Про соседей спрашивала тоже. Ну, как я живу, что мне нравится. Как учусь.

– Ну и как?

– Чего?

– Учишься как?

– Да так, – испуганно побормотал Макс, – как все.

Чего это он? Зачем ему? Мать говорила, что такое дубье, как ее сыночек, – наказанье божье, и больше таких тупоголовых на свете нету, а потом перестала кормить. А этот зачем спрашивает? Тоже хочет выгнать? Макс был не дурак и знал, что все придирки к его учебе – просто так, повод, чтобы избавиться от него, перестать давать ему еду и одежду. За шестнадцать лет он так надоел матери, что она готова была уморить его голодом, только чтоб он сгинул из дома. Почему-то он уверен, что этот не выгонит его и не попрекнет куском. Ошибся?!

– Ты что застыл? – спросил Архипов, засовывая в чайник ломкие длинные стебли. – Или еда вся кончилась?

– Я… я не все съел, – в панике и унижении забормотал Макс, – еще….осталось еще…

– Ну, доедай, – с досадой предложил Владимир Петрович, – а я пока мясо пожарю. Будешь мясо?

– Я… буду. Спасибо.

– Пожалуйста, вежливый ты мой.

Некоторое время они помолчали – настороженный Макс, задумчивый Архипов и безмятежный Тинто Брасс на своей круглой подушке.

Архипов уложил на раскалившееся сковородное дно толстые куски мяса и спросил неожиданно:

– Где ты порезал руку?

– Чего?!

– Того. Руку, спрашиваю, где порезал? Только давай без художественного свиста – в подъезде, мол, и всякое такое.

Макс вытянул руку и уставился на длинный ровный порез, как будто впервые видел.

– Ну? И где?

– В квартире, – признался Макс, – у Маньки. Ночью. Я услышал, вошел кто-то: Это вы, то есть. Я тогда не знал, что вы. Ну вот. Я… испугался и под диван полез. Ну, спрятаться хотел. А там какой-то гадский нож валялся. Я в темноте его и не видел. Я – р-раз, об него руку и полоснул, больно. Вылез, а тут… собака ваша. – Из уважения к Тинто Макс понизил голос. – А про подъезд я просто так сказал, чтоб Манька не ругалась, что я в ее квартире под диванами шарил.