Наталья Тимошенко - Галерея последних портретов

Странное ощущение прошло по позвоночнику, заставив его на мгновение замереть. Войтех повернул голову в сторону настенных часов. Минутная стрелка как раз встала на двенадцать, секундная пробегала мимо, а часовая указывала на четыре. Больше двух, но меньше десяти.

Пытаясь одновременно сообразить плохо функционирующим мозгом, почему это может быть важно, Войтех хотел поставить чайник на место, но неудачно задел им чашку. Та хоть и не опрокинулась, но содержимое свое расплескала.

– Sakra…

Темная жидкость разливалась по столешнице, и это тоже выглядело очень знакомо. Оставив чайник, еще не понимая, что именно он делает и зачем, Войтех поторопился в гостиную. В третьей части видения он видел окно, балконную дверь и взлетающую от порыва ветра занавеску. Его видения никогда не предвещали ничего хорошего.

В отличие от видения, в реальности из окна не бил ослепляющий свет, поэтому он прекрасно рассмотрел Сашину фигуру на балконе. То, что она стоит за ограждением, он тоже прекрасно видел. Сердце ухнуло куда-то вниз, как во время свободного падения, которое, судя по всему, предстояло Саше всего через пару секунд.

Когда требовалось, Войтех умел реагировать молниеносно и двигаться очень быстро. Не тратя время на бессмысленные попытки окликнуть Сашу, он кинулся к балкону.

Ее тело уже угрожающе наклонилось вперед, когда руки Войтеха сомкнулись вокруг талии. Несколько секунд никто из них не мог пошевелиться: Сашу еще не отпустило оцепенение, а Войтех не мог поверить в то, что успел. Наконец Саша шумно выдохнула, как будто все это время не дышала, и сразу обмякла в его руках. Тело задрожало не то холода, не то от страха.

– Не отпускай меня, – едва слышно прошептала она.

– И не собираюсь. Ты только сама не вырывайся.

Он втащил ее на балкон, подхватил на руки, поскольку она не то что идти, а даже стоять не могла, и перенес на диван в гостиной. Завернув промокшую и дрожащую Сашу в плед, Войтех сел рядом с ней и крепко обнял, прижав к себе.

– Что это было? – его голос прозвучал хрипло от еще не схлынувших эмоций.

– Я не знаю, – ответила Саша, уткнувшись лицом ему в шею и выбивая дробь зубами. – Мне снился сон, было так тепло и солнечно, не как все эти кошмары в последнее время. Там были все: мама, папа, ты, Макс. Все, кого я знаю, целая толпа. Я хотела прыгнуть с парашютом. Я всегда этого хотела. А потом вдруг очнулась уже на балконе. И сознание как будто в клетке. Не могу ничего сказать, пошевелиться, как будто это не мое тело.

– Оно обмануло нас, – констатировал Войтех. Он все еще тяжело дышал, сердце не желало возвращаться в свой привычный ритм. – Заставило думать, что все хорошо, что мы контролируем ситуацию. Ничего, главное – все обошлось.

Он погладил ее по плечу, стараясь успокоить, потом его рука спустилась чуть ниже и взгляд зацепился за повязку на ее запястье. Сашино объяснение травмы еще тогда показалось ему странным, а в свете последнего происшествия и вовсе выглядело нелепым. Повинуясь секундному порыву, Войтех размотал повязку. Саша даже не сопротивлялась.

Порез на руке действительно был, но он никак не мог стать результатом случайно сорвавшегося ножа: слишком ровный, слишком тонкий, слишком аккуратный, он протянулся вдоль вены и был прихвачен в нескольких местах швами.

– Что на самом деле произошло тогда? – настойчиво спросил Войтех, поддерживая ее запястье и разглядывая уже неплохо затянувшийся порез.

Саша проследила за его взглядом. Врать снова о том, что нечаянно порезалась ножом, не имело никакого смысла, он все равно ей не поверит.

– На работе, вечером, все уже ушли, остались только дежурные врачи и медсестры, – начала она. – Я стояла и смотрела, как с моей руки на пол рекой льется кровь, пока не начало тошнить. Странно, да? Меня – и начало тошнить от вида собственной крови. Если Нев прав, думаю, это было защитное действие кулона, способ привести меня в чувство. Пришлось самой себе накладывать швы, отмывать кровь, чтобы никто ничего не узнал. Я так и не смогла вспомнить, как вообще оказалась в процедурном кабинете, где нашла скальпель и зачем это сделала.

Ему захотелось закричать на нее и хорошенько встряхнуть. Иногда ее поведение его раздражало. Нет, бесило. Мало того, что она вечно лезла в какую-нибудь передрягу, так еще когда эта передряга случалась, молчала как партизан.

Однако сил кричать и трясти не оказалось, а когда он заговорил, его голос прозвучал неестественно спокойно.