Патрик Квентин: Подозрительные обстоятельства

Я забыл, что она — Прелесть Шмидт и о том, кто она такая. Я забыл обо всем на свете.

— В тот вечер позвонил Рональд Лайн, — продолжала она. — Я сама подходила к телефону. Конечно, я не подслушивала, потому что мне это не свойственно. Но примерно в шесть часов все они сели в «мерседес», а перед этим ваша мать, как райская птичка, подлетела ко мне. «Дорогая, если будет какой-нибудь очень важный звонок, мы весь вечер у Ронни». Часов в одиннадцать они вернулись. Я была в своей комнате и читала, но слышала, как они подъехали. А наутро ваша мать — как я ее обожаю! — подошла ко мне и сказала: «Дорогая Бернис, — она все еще путает нас, — дорогая Бернис, запомни, что ты и я, Пэм, дядя Ганс и Джино весь день провели дома, вместе пообедали и никуда не отлучались. Ты запомнишь это, дорогая?» «Да, миссис Руд, — ответила я, — я очень хорошо это запомню». Она обняла меня и просияла. «Зови меня Анни, дорогая».

Прелесть уселась на край бассейна и уставилась в зеленую воду.

— Золотая рыбка, я тебя люблю, — сказала она. Потом подняла голову ко мне.

— Я никому об этом не сказала. И буду до гроба верна своим хозяевам. У меня преданная натура. Но, к несчастью, я самое болтливое существо на свете. И если у меня не будет отдушины, то все, что знаю, вылетит, как пробка от шампанского, и многие люди почувствуют себя неловко.

Она встала и проделала то же вызывающее па.

— Танец успокаивающейся болтушки, — сказала она. — Николас!

— Ники, — поправил я.

— Я буду называть вас Николасом. Так более солидно. Вам нравится?

Я промолчал.

— Подумайте о том, кто упал с лестницы, — продолжала Прелесть. — Подумайте, кому предназначалась роль Нинон де Ланкло.

Внезапно меня охватила паника.

— Вы действительно никому не сказали?

— Разве я вам не говорила, что обожаю вашу мать? Разве не она спасла меня от жеребцов киностудии «МГМ»? Я сохраню свою тайну до могилы. Николас, ну что вы скажете?

Мне было скверно. И больше всего по причине собственной дурацкой гордости. Теперь я решил скрыть за ней свои мысли.

— Никаких комментариев, — холодно ответил я.

— Ох, Николас, — Прелесть надула губы, — как вы можете быть таким скучным? Подумайте о всех волнующих событиях, которые могут произойти! Подумайте…

К счастью, снова зазвонил телефон. Я в бешенстве выскочил в сад.

— Да? Резиденция миссис Анни Руд…

Пробираясь сквозь бугенвиллеи и кактусы, я увидел дядю Ганса в его неизменном костюме из голубой саржи. Он сидел под пляжным зонтом у бассейна и играл сам с собой в шахматы.

Тут он случайно поднял голову и тоже заметил меня. Как все швейцарцы, дядя Ганс, полагал, что европейцы должны оставаться европейцами, что бы с ними не случилось. А поскольку в Европе принято целоваться с родственниками, в том числе и с мужчинами, я поцеловал его по-детски в розовую лысину.

Вообще-то дядя Ганс вовсе не приходился мне дядей. Он был каким-то дальним родственником матери из ее швейцарско-болгарско-румынского прошлого. Великолепный исполнитель тирольских песен, он в свое время обучил этому искусству мать. Но по многим и довольно веским причинам тирольские, песни не понравились властям, и звезда дяди Ганса померкла. Мать, со своей собачьей преданностью ко всем близким, привезла его в Голливуд, когда ей удалось здесь возвыситься. С тех пор дядя Ганс проводил время, сочиняя длиннейшую книгу об истории тирольской песни и играя в шахматы сам с собой.

Это отразилось на его облике: он стал отрешенным от всех других сторон жизни.

Конечно, чокнутым его назвать было нельзя, он был умнейшим из нас, когда этого хотел, но обычно он этого не хотел, его мысли блуждали где-то далеко.

— Привет, дядя Ганс.

— Привет, Ники, — улыбнулся он. — Вот ты и дома. Во мне отчаянно боролись два человека: один решил не принимать всерьез откровения Прелести Шмидт, другой страстно хотел доказать, что она лжет. В первый момент я думал привлечь на помощь дядю Ганса, но, поразмыслив, все же решил подождать Пэм.

Пэм Торнтон, которая появилась у нас несколькими годами позже дяди Ганса, в молодости считалась ближайшей приятельницей матери. В актив ее творческой биографии засчитывалось выступление с собакой в программе «Пэм и ее друзья». Но, с другой стороны, она была дочерью британского полковника, а дочери британских полковников, особенно те, кто учился в школе Юных Леди в Суссексе, оказались эмансипированными лишь настолько, чтобы играть в хоккей, но отнюдь не выступать на арене цирка.