В ту ночь, когда Николас Каролидис покинул спальню, ставшую теперь Ритиной, она написала стихи:
И светлый день, и миг, и час
цени, храни неотторжимо,
и помни, как они ленивы,
приходят редко, не спешат…
Шутя они томят и манят
и обмануть нас норовят,
твердя: я был! Я было! Я тебе подарок!
Ах нет!
Все врут счастливые мгновенья
и счастье превращают в ад!
Стихи показались ей совсем плохими, и она бросила их в холодный камин. Затем подожгла листок и, глядя, как превращаются в пепел строчки, в которых она так и не смогла выразить то, что ее мучило, тихо заплакала, ломая дрожавшими пальцами тлевшую сигарету.
«Все будет хорошо! Поверь, все будет хорошо!» — пела за окном неведомая ночная птица. Приближался рассвет.
Стелла сидела в номере гостиницы «Шяуляй» — височенного современного строения из стекла и бетона — и тупо смотрела на экран цветного телевизора, по которому бегали заполошные ковбои и рьяно палили друг в друга из кольтов. Девушка даже не давала себе труда разобраться, ради чего они это делают. Ей было смертельно скучно и даже обидно. Впервые в жизни попасть в Прибалтику! И… на тебе! Ну что она увидела из окна машины? Холмы да леса. Ну пусть красивые, ну и что? Ей так хотелось прогуляться по городу! А Виктория Викторовна вошла в номер, умылась, причесалась, подкрасилась, схватила папку с документами и умчалась в неизвестном направлении, бросив с порога:
— Из номера ни шагу! И костюм приготовь!
Вот и сиди здесь, ворон считай! А что можно увидеть из окна десятого или девятого — она толком и не поняла — этажа! А в городе… Они проезжали мимо одного дома, на стене которого висел огромный, металлический кочан капусты с разлапистыми и загнутыми листьями и вывеска «Копустас»! Надо же! И вообще, сами дома — красные с острыми крышами…
Стелле стало совсем грустно, и она подумала, что неплохо было бы хотя бы съесть что-нибудь… от скуки. В животе у нее сразу же заурчало, и девушка почувствовала, что и в самом деле голодна. Стелла тотчас же вспомнила о пакете, который Ира сунула ей в дорожную сумку, и стала думать, куда его дела.
Цветной пакет нашелся в углу у двери. Она сама его там и бросила, когда доставала из сумки платье героини. Развернув сверток с Ириными «подорожниками», Стелла улыбнулась — ее подруга никогда не изменяла своим привычкам: там были котлеты, соленые огурчики и хлеб. На всякий случай понюхав котлеты, она несказанно обрадовалась, что они не испортились — ведь столько времени в дороге! С аппетитом перекусив, Стелла собралась было поискать что-нибудь интересное на других телевизионных программах, но в номер влетела запыхавшаяся директриса.
— Готова? — спросила она с порога.
— Да. А что? — пожала плечами Стелла.
— Так, я вижу, что ты уже поела. Слава Богу, а то кормить тебя некогда. Собирайся!
— А вы не хотите, Виктория Викторовна? Вот тут еще котлета и огурец…
— Я сыта, — слегка смущенно ответила Чекалина.
— Что мне собираться, я как пионер… — буркнула Стелла, сообразив, что, видимо, вся съемочная группа уже поужинала, а о ней просто забыли!
— О Господи! Костюм надевай! И плащ сверху. Там прохладно.
Стелла порадовалась, что Ирина уговорила ее захватить с собой новенький плащ, который она купила на заработанные на «Мосфильме» деньги, и отправилась в довольно просторную ванную, где уже висело на вешалке белое платье героини.
Машина промчалась по улицам города столь стремительно, что Стелла опять ничего толком не разглядела. Выехав в пригород Шяуляя, шофер поехал еще быстрее.
Выйдя из автомобиля, несколько ошалевшая девушка огляделась по сторонам и чуть не ахнула: перед ней открылось величественное зрелище. На вершину высокого холма, увенчанного белым крестом и озаренного заходящим солнцем, вела извилистая тропка. Тропка прокладывала себе путь, как речка между деревьев, среди крестов и крестиков, к которым были привязаны разноцветные ленты и колокольчики, отвечавшие легким порывам ветерка нежным серебристым перезвоном.
Стелла замерла, любуясь открывшимся перед ней видом. Вдруг чья-то рука легла ей на плечо.
— Нравится? — совсем по-приятельски подмигнул ей режиссер.
— Конечно! — с искренним воодушевлением отозвалась Стелла.
— Ну то-то! — усмехнулся Михаил Георгиевич и погрозил кому-то невидимому пальцем. — А они мне… — Он оборвал фразу, видимо вспомнив, с кем разговаривает. — Серебров про тебя спрашивал.
Читать дальше