— Тебе не нравится то, чем ты занимаешься?
— Когда я выхожу на работу, мне хочется надеть презерватив на все тело. Сутенеры, педофилы и наркоторговцы пользуются моим туалетом и кладут ноги на столы у меня в офисе. Они думают, что я им друг. Я стараюсь не пожимать им руки, но иногда приходится, и тогда мне хочется отдраить руки с хлоркой и металлической мочалкой.
— Это просто работа, зачем себя из-за нее так изводить?
— Нет, это то, чем приходится заниматься после того, как смоешь карьеру в унитаз. Единственный случай, когда реально помогаешь своим клиентам, так это в гражданском процессе. Система правосудия по большей части не работает, но гражданское право живет. Есть один парень, Моррис Дииз, так он умудрился сломать «Ку-клукс-клан» и кучу всяких там арийских групп, попросту обанкротив их гражданскими исками. Но у меня редко бывают гражданские дела. Будешь работать на меня, придется иметь дело с отребьем. А это означает, что у нас два правила: мы честны друг с другом, и никогда никому не делаем больно, если они сами не напросились. Такие правила тебя устраивают?
— Это что, тот самый большой экзамен, который мне нужно пройти?
Он остановил машину у обочины под большим деревом, прямо рядом с лугом, где в солнечных лучах паслись будущие стейки и бифштексы.
— Что ты делаешь? — спросила Гретхен.
— Ты мне очень нравишься, и я думаю, что мир обошелся с тобой так, как не заслуживает ни один ребенок. Я хотел бы быть твоим другом, но я немногое могу предложить. Я алкаш, и почти все, чего я касаюсь, превращается в дерьмо. Мне наплевать, чем ты занималась до нашей встречи. Просто хочу, чтобы сейчас ты была со мной честна. Пожелаешь мне что-нибудь рассказать по ходу дела, замечательно. Не захочешь мне ничего рассказывать, тоже прекрасно. Понимаешь? Я прикрываю тебя, ты прикрываешь меня. Прошлое в прошлом, настоящее — это сейчас.
— Не понимаю я тебя, — задумчиво проговорила его собеседница.
— Что тут понимать? Я люблю фильмы и Новый Орлеан, мне нравятся скачки и «Кадиллаки» с откидным верхом и прочими примочками, а еще я обожаю поглощать пищу в огромных количествах. Наверное, у меня одни кишки весят килограмм сто. Когда я прихожу в ресторан, передо мной сразу ставят корыто.
— Действительно любишь фильмы?
— Не то слово. Я хожу по выходным в группы анонимных фильмоголиков!
— Кабельное у тебя есть?
— Конечно. Страдаю бессонницей, по ночам смотрю ящик.
— Всю эту неделю идут фильмы Джеймса Дина. Думаю, он величайший актер из всех.
Клет вновь завел двигатель и вывернул на основную дорогу. Тень прошла по его лицу, когда он вспомнил, как кто-то в красной ветровке убивает Бикса Голайтли.
— Что ты знаешь об оружии?
— Достаточно, чтобы понять, с какой стороны нужно стоять.
— Сделаем остановку у болота Хендерсона. Хочу дать тебе пару уроков.
— Я нашла твою «Беретту» и разобрала ее у тебя под носом. Мне не нужны уроки обращения с оружием, по крайней мере, не сейчас. Я немного устала, понимаешь? Цифры, вытатуированные на предплечье старика, это из лагеря смерти?
— Думаю, да. А что?
— Он заставил меня вновь почувствовать себя нечистой. Как тогда, когда я была маленькой девочкой. Даже не знаю, почему, — ответила Гретхен. — Я не очень хорошо себя чувствую. Давай вернемся в мотель. Мне нужно поспать и заново начать этот день.
Единственной зацепкой на тех, кто пытался убить меня у «Бенгальских Садов», было имя Ронни Эрла Патина, грабителя, которого лет десять назад я помог упечь за решетку. Хотя и бывают случаи, когда уголовники, закрытые на серьезные сроки, годами копят злость и, оказавшись на свободе, пытаются отомстить, они крайне редко начинают охотиться на копов, судей или прокуроров. Как правило, отмщение ждет кинувших их подельников или заложивших их членов семьи. Ронни Эрл был потным обжорой, подсевшим на порнуху, и агрессивным алкоголиком, вымогавшим пенсии и пособия у стариков. Он провел за решеткой большую часть своей сознательной жизни, при этом большая часть его преступлений была следствием его пристрастий, а не желания кому-то отомстить. Но стал бы он при этом выполнять заказ на полицейского за хорошие деньги? Очень даже может быть.
Водитель рефрижератора был коротышкой, а значит, это не Ронни Эрл, ну а стрелок, чуть было не снесший мне голову из дробовика, имел лицо аскета, напоминающее ножовочное полотно. Могли ли десять лет строгого режима в «Анголе» растопить ту гору жира и желатина, которую я в свое время туда упрятал?
Читать дальше