Валерий Гусев - Розыгрыш с летальным исходом

Одна - Мурка - вцепилась в мою руку с искренним желанием без всяких плясок увлечь меня под пальмы - я слабо воспротивился. Другая с помощью нескольких слов и многих жестов дала понять, что идет за Семенычем. Я удержал ее:

– У него мало-мало живот буа.

Красотки поняли и с сочувствием расхохотались.

Таиатка взялась за Понизовского. Он усадил ее рядом, обнял и угостил «компотом» из своей личной плошки. В то время как Мурка - ярко-голубые глаза и волнистые волосы - продолжала свои недвусмысленные атаки.

– Напрасно ты противишься, Серый, - подмигнул мне Понизовский. - Она из очень хорошего рода. Прямой потомок капитана Кука.

– У меня свой капитан. И мне не хочется, чтобы он повесил меня на рее. И не за шею, однако.

Понизовский расхохотался и перевел красоткам мои опасения. Но, как ни странно, Мурку это только подогрело. К счастью, вернулась Яна: растрепанная, тяжело дышащая, в жалких остатках венков.

– Валенки не потеряла? - спросил я немного виновато.

Янка, отдыхиваясь, повалилась рядом со мной на траву, сбросила валенки, пошевелила пальцами ног.

– Пора сматываться, Серый, - шепнула она. - Сейчас самый разврат начнется. - Она с подозрением глянула на Мурку: - Или ты уже успел?

– А что? - загордился я. - Она очень даже в моем вкусе. Глаза голубые…

– Линзы! - отрезала Янка.

– Кудри волнистые…

– Парик!

Про груди я заикнуться не решился, предвидя ответ: «Силикон!» - но насчет древнего рода не удержался:

– Потомок капитана Кука.

Янка что-то пробормотала в рифму. Мурка надулась и пошла плясать. Мне показалось, что она все поняла в нашем диалоге…

…Семеныч вернулся в хижину незамеченным. Проверил сторожок и завалился в гамак. С берега доносился шум праздника. В окно тянуло свежестью, прохладой. Предрассветные часы…

Мы удалились по-английски. Незаметно. Игнорируя местный этикет. Серега остался праздновать. Это кстати, ночевать будет в хижине Таиаты. Значит, мы сможем пошептаться.

Когда, отбив Нильса, мы ввалились в хижину, Семеныч сделал вид, что мы его разбудили.

– Как твой живот? - заботливо спросила Яна.

– На месте, - буркнул Семеныч. - Как погуляли?

– Я себя блюла, - сообщила Янка, сдергивая с себя ошметки венков, - а Серый, по-моему, блудил. С одной потомкой… Кукой.

– В общем, так, ребята. - Семеныч вылез из гамака. - По моему раскладу, скоро этот спектакль кончится. Один занавес упадет, другой поднимется.

– А я предупреждала!

– Что-то не помню, - возразил Семеныч. - Ставлю задачу: как можно дольше соблюдать правила игры. Как Понизовский. Это наша стратегия.

– А тактика? - спросил я.

– А вот тактику будем менять по мере изменения стратегии.

– Переведи, - смиренно попросила Яна, снимая валенки и забираясь в гамак.

– Когда пойдет игра без правил, захватим инициативу. Как в трамвае. Важно, кто первый скажет: «Дурак!»

– Объяснил, - вздохнула Яна. - Задуй свечку, я от юбки избавлюсь.

Когда мы погасили свет, стало ясно, что к острову подобралось утро. Праздник кончился. И на берегу все стихало. Отдельные всплески смеха, говор.

И вдруг! Полная тишина, краткая как миг. А потом - по контрасту - оглушительный взрыв воплей: гневных, испуганных, разочарованных. И топот ног, приближающийся к нашей хижине.

Не сговариваясь, мы схватились за пистолеты.

– Ща скальпы драть будут, - прошептала Янка. - Вы как хотите, а я свой не отдам.

Топот и крики стихли за порогом. В хижину вошел один Понизовский. Не просто встревоженный. Напуганный.

– Тупапау тебя мало-мало кушал? - спросила Янка. - Что без стука ломишься - тут полуголая дама.

Понизовский перевел дыхание, обессиленно опустился на циновку:

– Яхта исчезла!

Сунув пистолет в Янкин валенок, я крикнул ей: «Оставайся здесь!» - и первым выбежал на берег.

Яхты не было на ее привычном месте. Ее вообще нигде не было. Ни справа, ни слева, ни в гладкой рассветной дали океана. И только лежал неподвижно на этой глади оранжевый якорный буй. Лежал таким мертвым поплавком, что стало ясно: клева не будет.

Бросившись в первую попавшуюся лодку, я зачем-то поплыл к нему, загребая так яростно, что подо мной трещала банка, а весла гнулись, как резиновые.

Я подхватил буй и забросил его в лодку. Вытянул якорь и перевалил его на днище, едва не перевернувшись. Гладкий синтетический трос был ровно обрезан в метре от буя.

Семеныч, в окружении бурно обсуждающих событие аборигенов, ждал меня на берегу. Когда я добрался до него, вся толпа сочувствующе начала качать головами, воздымать руки и щелкать языками, повторяя без конца каждому ребенку известное слово - шарп. Акула. Акула? За каким… нужно акуле перекусывать невкусный скользкий трос? Тут все время столько вкусного мяса барахтается…