Марина Крамер - Судьбу не изменить, или Дамы выбирают кавалеров

— Бай, Сара.

— Бай, мистер Джек, — чуть сморщив нос, выдавила она и вышла за дверь, а Марина, картинно вытерев со лба несуществующий пот, проговорила:

— Господи, как же достают эти политесы… ну, почему нельзя просто сказать — все, Сара, спасибо, вот деньги, всего хорошего? Нет же, надо сто раз поклон отбить и триста лишних слов сказать! Не могу! Ей-богу, такое остается ощущение, что я сама в доме все убирала — физическое состояние как раз похоже.

— Да, котенок, нелегко тебе дается английский этикет, — хмыкнул Женька, целуя ее куда-то за ухо.

— Так ты мне не скажешь? — вдруг не выдержала она, и руки Хохла, сжимавшие ее талию, чуть заметно дрогнули.

— Не скажу чего?

— Брось, не прикидывайся. Кто тебе звонил?

— Когда?

Она развернулась и уперлась обеими руками в широкую грудь, обтянутую белой майкой:

— Ну-ка, пусти!

— А если нет — что сделаешь? — без тени страха полюбопытствовал муж.

— Так скажешь?

— Нет. Тебя это не касается.

Коваль удивленно вздернула брови:

— Не поняла. Я думала, что в моем доме меня касается все.

— Все, — подтвердил Хохол, — кроме этого. Могут у меня быть собственные дела?

— Нет.

— Это кто же так решил? — хищно сузив ноздри, поинтересовался Хохол, и в его голосе Марина отчетливо различила недовольные нотки.

— Не забывался бы ты, — посоветовала она и тут же пожалела о своих словах, поняв, что перегнула палку.

В один момент ручища Хохла переместилась на ее горло и чуть сжала, а прищуренные серые глаза уставились в ее лицо острым, буравящим насквозь взглядом.

— Прекрати это. Ты не в России. И не Наковальня больше. В этом доме мужик — я. И я буду решать, что и когда говорить.

Он отпустил ее и пошел наверх, в кабинет, а Коваль, от неожиданности ослабев, осела по стене прямо на ступеньки лестницы.

— Однако… — машинально растирая шею, пробормотала она.

Женька не сделал ей больно, но удивил неожиданным напором и силой характера, чего прежде за ним не водилось. Марина поднялась и направилась вслед за мужем, найдя того за столом в кабинете. Одного взгляда ей хватило, чтобы понять — уже раскаялся и жалеет. Как всегда…

— Ты молодец, Женька. Серьезно, — тихо сказала она, прислонившись к дверному косяку, — со мной так и надо.

— Не сердишься? — угрюмо спросил он, рассматривая сложенные на дубовой столешнице кулаки.

— Нет.

— Вещички бы собрать — улетаем через три дня, — напомнил муж, отходя от неприятной темы.

— Успеется. Что-то я отцу давно не звонила, замоталась совсем. — Она сказала это совершенно искренне и без задней мысли, действительно давно не говорила с отцом, и вдруг поймала взгляд Хохла — он таращил глаза и шевелил губами.

— Откуда… как ты… — разобрала она и удивилась:

— Ты чего?

— Как ты узнала, что он звонил?

Пораженная Марина не могла вымолвить ни слова — она даже представить не могла, что отец в обход ее разговаривает с Женькой, но, что еще интереснее, Хохол скрывает от нее эти разговоры. Что, черт побери, между ними происходит?

— Зачем он звонил? Что-то случилось? Он здоров? — еле выговорила она, охваченная беспокойством.

— Все с ним в порядке. Просто так звонил.

— Ты не научился врать мне, дорогой. — Марина шагнула в кабинет и приблизилась к сидящему в кресле мужу, вспрыгнула на столешницу. — Если бы он звонил просто так, ты не стал бы скрывать. Значит, есть что-то, о чем вы оба решили мне не говорить. Так что же это?

— Н-да, день перестал быть скучным, — печально прокомментировал Хохол, осторожно перемещая ноги жены себе на колено и беря в руку правую ступню. — Сиди спокойно, я помну немного.

— Ты не увиливай, — предостерегла она, откидываясь на упертые в столешницу руки и закрывая глаза.

— Не торопи. Не знаю, с чего начать, — массируя ее ногу от ступни к колену, отозвался муж.

— Сначала — так проще.

— Знать бы, где оно, это начало…

Хохол в самом деле не знал, с чего начать разговор о том, что рассказал ему по телефону Виктор Иванович. Новость была ошеломляющая, и Женька хотел, насколько возможно, оттянуть момент, когда Марина окажется в курсе. Но дотошная и чуткая Коваль каким-то образом почувствовала напряжение и сумела все-таки раскрутить его на разговор, которого Хохол так старался избежать. И Женька решил идти до конца — то есть врать. Иначе никто не поручится за то, что сделает в следующую минуту непредсказуемая Марина.

— Понимаешь… я хочу задержаться в Черногории подольше, а Грег вернется из лагеря — и куда его? Генка не может, дела у него какие-то, я и хотел отца попросить. Но он отказался, и я вот теперь думаю, как быть. Уговаривал его вместе с Грегом к нам прилететь, а что — отдохнули бы, на солнышке пожарились, морской воздух, то-се… А отец уперся — ни в какую. Думаю, что приболел он, но скрывает, — проникновенно сообщил он, массируя ногу жены и глядя ей в глаза так открыто, как только мог. — Он просил тебе не говорить — знает, что ты расстроишься и отдыхать не поедешь. Потому я и попытался промолчать, котенок. Все просто.