Амнон Жаконт - Последний из умных любовников

Минуту-другую я маневрировал, выбираясь из липкой грязи. Вернувшись на шоссе, снова двинулся на юг. Теперь в зеркале заднего вида мои глаза наблюдали одну только темноту. И тут подумалось: это запросто могла быть ошибка — пара стариков возвращались с ночного сеанса и прилепились к впереди идущей машине, чтобы не сбиться с дороги, или какие-нибудь туристы, которые не знают здешних мест, а то и просто двое парней решили позабавиться. Будут завтра рассказывать, как они напугали какую-то женщину в машине.

За всеми этими размышлениями я не заметил, как уперся в мост Вашингтона. Разворачиваться было уже поздно — пришлось пошарить в машине (у матери всегда припрятаны несколько долларов) и насобирать мелочь, чтобы уплатить за проезд.

Времени было полдвенадцатого ночи, но машины шли сплошным потоком, из которого мне удалось выбраться только возле туннеля Линкольна.

И тут я опять их увидел.

Ты, конечно, спросишь, почему я думаю, что это были именно они. Мало ли на свете синих «шевроле» с хромированным бампером и двумя пассажирами? Но у меня было ясное чувство, что это те же самые. Каким-то загадочным образом они ухитрились догнать меня и снова сесть на хвост.

Страха не было, скорее — какое-то неприятное любопытство. Впрочем, особенно размышлять было некогда. Впереди вдруг появился барьер, перегораживавший чуть не половину улицы — он отворачивал все идущие в туннель машины в сторону, чтобы дать выезд автобусам, которые тяжело выбирались из здания автовокзала. Я снова глянул в зеркало — они были далеко, в свете наружных фонарей, а я уже пересек черту темноты у въезда в туннель. Еще успел подумать, что сейчас от них оторвусь, но тут услышал звон разбиваемого стекла.

Что-то острое ударило в заднее боковое окно, чья-то рука в кожаной перчатке раздвинула повисшие осколки стекла и легла на защелку дверцы. Мгновение спустя кто-то тяжело опустился на заднее сиденье, и на каком-то странном английском негромко произнес:

— Продолжайте ехать. Не оборачивайтесь.

Я попытался что-то сказать.

— И помалкивайте, — добавил он внушительно.

Мне не раз доводилось слышать, как людей грабили в их машинах, и у меня были для подобного случая выработаны свои хитроумные планы, но странное дело — в эту минуту не удалось вспомнить ни одного из них. Пробка впереди начала рассасываться, и я услышал:

— Поехали!

Я стал лихорадочно соображать, сколько долларов смогу насобирать в машине, нет ли чего-нибудь стоящего в багажнике, но тут в голову пришла смешная мысль, что это могла быть попытка изнасилования: его мог ввести в заблуждение маскарадный костюм — может, он решил, что в машине женщина? — и я попытался стащить с головы парик, чтобы он понял свою ошибку.

— Обе руки на руле, — тихо сказал он.

Я все пытался разглядеть его лицо в зеркале, но он предусмотрительно сел так, чтобы мне ничего не было видно — кроме широкого тупого капота проклятого «шевроле», который продолжал держаться за нами.

— У нас не будет никаких проблем, правда? — спросил голос за спиной.

Я кивнул и почему-то подумал: как он там сидит на этой куче острых осколков?

И тут вдруг он произнес на чистейшем иврите:

— Ну, вот и отлично. У меня есть для вас сообщение, миссис Левин.

Иврит меня, конечно, потряс. Но еще больше потрясло, что он назвал меня «миссис Левин». Он явно принял меня за мать!

— Сообщение такое, — снова заговорил он. — Вы должны кончить это дело.

Я открыл было рот, но тут же его захлопнул.

— Кончить, — с силой подчеркнул он, — и порвать все отношения. Иначе вам будет плохо.

«Кончить, — мысленно зазубривал я, соображая, что придется передать матери этот разговор слово в слово. — Кончить… порвать все отношения… иначе будет плохо…»

— Мы понимаем, что порвать связь за один день невозможно, — вкрадчиво сообщил он. — Мы, собственно, и не заинтересованы в этом. Мы не заинтересованы… э-э… в резких движениях. Скажем, за неделю — вас устраивает?

Я молча кивнул.

— Даже две недели. — Он чем-то посветил, — видимо, посмотрел на календарь наручных часов. — Сегодня двадцать четвертое августа. Значит, крайний срок у нас будет шестого сентября, как раз перед Днем труда. Двух недель вам хватит, не так ли?

Движение в туннеле стало более плотным, мы ехали медленно, и он, казалось, совсем уже освоился в машине, потому что голос его звучал вполне обыденно:

— Я дам вам время до последнего дня. И надеюсь, что вы нас не разочаруете. Потому что если не порвете эту связь до шестого сентября, у нас не будет выбора. Может быть, мы подождем еще день, а может — нет, но уж седьмого, самое позднее, нам придется принять меры.