Амнон Жаконт - Последний из умных любовников

— Ты не знаешь, Рони, он давно у них на службе, еще с довоенного времени.

Эти несколько дней были самыми трудными. Только вспомню о них — буквально выть хочется. Даже эти твои «лбы» там, за дверью, и то не так страшны. Сейчас приглашу кого-нибудь из них прогуляться со мной до туалета и обратно.

Где мы остановились? Ах да — на теткиных разговорах! Меня спас отец: предложил подбросить меня в город, по дороге в аэропорт (он опять куда-то улетал). Предложил демонстративно — так, чтобы мать слышала тоже.

Мысль о почти часовой поездке наедине с отцом одновременно и соблазняла, и пугала. С одной стороны, представлялся случай намекнуть по дороге (никого при этом не выдавая), чтобы он прекратил приносить домой свои «материалы» или, по крайней мере, получше их прятал. Но с другой стороны, тут же проснулась всегдашняя преданность матери, ощущение, что я во что бы то ни стало обязан быть на ее стороне. В общем, когда отец стал меня торопить, я придумал какую-то отговорку, пробормотал, что поеду позже.

Пожав плечами, он пошел собирать свою дорожную сумку. Мне вдруг стало его ужасно жалко. Захотелось сказать ему что-нибудь приятное — например, что я его люблю. Я, не раздумывая, окликнул его: «Подожди, я с тобой…» То ли показалось, то ли в лице матери действительно что-то дрогнуло…

Давненько я не ездил с отцом. И, вообще, давно уже не оставался с ним наедине. Всю жизнь у нас было заведено, что я с матерью: она и я, я и она. Я ощущал мучительную неловкость. Почему-то казалось, что он хочет сказать что-то очень важное. Я спросил было, куда он летит, но отец даже не ответил — его явно занимало что-то другое. Он даже прозевал поворот на Палисайдс-Парквэй. Вдруг, повернувшись ко мне, он резко спросил:

— У тебя все в порядке?

— А в чем дело? Почему ты спрашиваешь?

— Мне кажется, ты чем-то обеспокоен.

Я стал спешно подыскивать какой-нибудь правдоподобный ответ:

— Мне немножко трудно с матерью…

— Но ведь вы с ней всегда были такими хорошими друзьями. Что произошло?

Как рассказать ему обо всем, не выдавая при этом ее? Я туманно ответил:

— Ну, меня стало кое-что в ней раздражать…

— А раньше ты этого не замечал?

— Вот именно, — торопливо подтвердил я. Меня распирала признательность за проявленное понимание. Но тут он как холодной водой окатил:

— Знаешь, так всегда бывает, когда взрослеешь. Меня в твоем возрасте родители тоже раздражали. — В его голосе прозвучало какое-то самодовольство, будто он был уверен, что сумел одним махом разрешить все мои проблемы.

— Да, понимаю, — промямлил я разочарованно и потянулся включить радио. Но отец перехватил мою руку:

— А что конкретно тебе в ней мешает?

Я задумался, тщательно взвешивая каждое слово:

— Понимаешь, ей необходимо всегда и во всем ощущать свою абсолютную безупречность. Она никогда не признает своих ошибок. Какая бы глупость ни была сделана, обязательно для нее находится веское оправдание. И чем бестолковее глупость, тем оно изысканнее. Ты никогда не обращал на это внимания?

— М-м… ну, мать порой и в самом деле несколько далека от действительности, — согласился он примирительно. — Но это чисто женское свойство. На мой взгляд, оно даже придает ей какое-то особое очарование. А с другой стороны — сколько в ней шика, блеска, какое чувство стиля… — На его лице появилось нежно-мечтательное выражение: — Помню, как впервые ее увидел. Такая невысокая, худенькая девушка в огромном пальто. Явно из новоприбывших. Это было на какой-то выставке. Она стояла в углу, такая красивая, застенчивая. Мой взгляд привлекли ее руки. У нее были длинные, ярко-алые ногти, настолько ухоженные, что даже жуткое пальто вдруг показалось симпатичным. На иврите она с трудом могла связать два слова, зато по-французски изъяснялась совершенно свободно. И даже длиннющие цитаты по-латыни вставляла в разговор. — Он грустно улыбнулся. — Она была по-настоящему красивой, Рони, с этим ее особым чувством стиля… — В его голосе послышалась та же боль, что ночью, в разговоре за стеной. — Разве я никогда не рассказывал тебе об этом?

— Мама рассказывала. Но у нее это выглядело иначе. Ты был в безобразной шляпе и грязных джинсах, но она сразу поняла, что под непритязательной внешностью скрывается редкий алмаз, который только и ждет, чтобы его отшлифовали, превратив в ослепительный бриллиант.

Он болезненно сжался, и я тут же пожалел о своих словах. Ведь вчера ночью она ему сказала в точности то же самое. Он молча уставился в окно. Мы были уже около библиотеки. Стрелка часов подползла к девяти — при желании еще можно успеть вовремя. Но я вдруг почувствовал, что не могу с ним расстаться таким образом.