Амнон Жаконт - Последний из умных любовников

Мать подала на стол кофе с пирогом. Она пыталась выдворить меня из гостиной, но я все-таки остался, чтобы послушать ваш разговор, оказавшийся на удивление увлекательным. Выяснилось, например, что твоя огромная квартира в Манхэттене принадлежала отцу твоей покойной жены и ее сестры, то есть Иды, поэтому часть прав на квартиру принадлежит тетке; еще Ида утверждала, что ты не вернул Марвину несколько десятков тысяч долларов, одолженных им тебе на покупку в Мексике завода по производству пряностей, и еще немалую сумму денег, вложенную Марвином в завод по сушке лекарственных растений, который ты купил в Панаме. Ты, помнится, предложил ей взамен «определенную» (не называя точной суммы) денежную компенсацию, вполголоса добавив: «Нас, конечно, не должна волновать такая мелочь, как законные основания…» Она ответила, что подумает. Ты попросил дать ответ до конца месяца, а она поинтересовалась, из-за чего такая спешка. Тогда ты сказал: «Дело в том, что меня здесь потом не будет».

Наступило молчание. Не знаю, как эту фразу истолковали другие, но я — наверно, из-за мистера Кэя с его болями и таблетками — понял ее совершенно однозначно. «Ты что, болен?» — воскликнул я.

Родители были мной явно недовольны. Но ты только рассмеялся и объяснил: «Да нет, со мной все в порядке. Просто сворачиваю свои дела. Хочу переехать во Флориду».

Я был ошарашен больше других, возможно, потому, что жизнь без тебя представлялась в совсем мрачном свете. Тетка и тут не удержалась: «В самом деле, почему не просадить награбленное?..»

Сначала ты состроил гримасу, будто собираясь сказать что-то неприятное, но потом проговорил: «Нелегко здесь с бизнесом, есть проблемы…»

Мне удалось улучить минутку, чтобы шепнуть тебе на ухо, что мне необходимо поговорить. «Да, конечно», — сказал ты и уже собрался встать из-за стола, но тут вмешалась мать, которая явно решила сделать все возможное, чтобы наш разговор не состоялся. Она стала допытываться, как будет организована новогодняя служба в большой синагоге «Бейт а-Шем», находящейся под твоим покровительством (в Штатах их называют «темпл»), как будут выглядеть пригласительные билеты, напечатаны ли они на глянцевой бумаге и как скоро их начнут рассылать. Она наверняка боялась, что я наболтаю лишнего об инциденте в туннеле Линкольна. Но я все-таки поймал подходящий момент. Подстерег тебя у двери в туалет и, когда ты вышел оттуда, успел даже сказать: «Понимаешь, не знаю, с чего начать…», — но тут, неизвестно откуда, опять появилась мать с очередным вопросом, останешься ли ты на ужин.

Однако моя настойчивость, видимо, заинтриговала, потому что ты предложил мне забежать как-нибудь вечерком в гости, «как в старые добрые времена», — я ведь все равно работаю неподалеку от твоего дома. Я, конечно, с удовольствием согласился, но тем не менее решил предпринять еще одну, последнюю попытку и дождаться тебя у машины.

Ты выглядел то ли усталым, то ли раздраженным, но, как всегда, отнесся ко мне терпеливо.

— Ну что, Рони, — спросил ты, — опять любовь?..

— Нет, Гарри, скорее… — я подыскивал наиболее подходящее слово и, кажется, нашел — … скорее, это страх.

Ты, как обычно, положил мне руку на плечо. Большая, тяжелая ладонь лежала на плече удивительно легко. Ты уже собирался что-то сказать, но в это время сзади подошли мать с теткой. Ты только и успел произнести: «Ну, разница не так уж велика: любовь или страх, а вопрос, в общем, один и тот же — ответить или игнорировать…»

Мысль была интересная, но моих проблем не решала. Зато мать почему-то отреагировала на нее очень нервно. Впрочем, она, возможно, боялась, что я уже успел рассказать историю с незнакомцем в туннеле. Осторожно переложив теткину руку на мою, мать тихо скомандовала: «Проводи ее в дом».

Мы с Идой пошли по садовой тропинке. У самого дома та вдруг остановилась и сделала знак нагнуться поближе. «Очень нехорошие вещи здесь происходят, Рони, — пробормотала она, — очень нехорошие». Покивав головой в знак согласия, я пошел чуть быстрее — из опасения в который раз пасть жертвой ее длинных и путаных объяснений.

Мать вернулась в крайне раздраженном состоянии и немедленно затеяла спор с теткой по какому-то ничтожному поводу. Отец пошел спать, я тоже забрался в постель. Уже засыпая, я слышал, как тетка беспокойно расхаживает по гостиной.

Посреди ночи я проснулся и увидел, что она стоит около кровати и приговаривает: «Происходят нехорошие вещи…»

Я зажег свет. На тетке был тяжелый коричневый плащ, наброшенный прямо на ночную рубашку. «Рони, проснись, — она пыталась стащить с меня одеяло. — Надо посмотреть, куда она ходит».