Дмитрий Вересов - Черный ворон (Черный ворон - 1)

- Черт возьми, ну и корма! - произнес позади нее восхищенно-насмешливый мужской голос. - Девушка, вы сегодня что делаете?

Она вспыхнула, развернулась, готовая дать отпор очередному хаму - да так и застыла с открытым ртом.

Перед ней стоял высокий, красивый мужчина лет тридцати пяти, в кожаном пиджаке, в очках со стальной оправой, с аккуратной каштановой бородкой. Но Танька остолбенела не от его внешности. Увидев перед собой ее еще детское, пухленькое, пылающее гневом личико, этот холеный красавец вдруг покраснел, смутился, отвел глаза...

- Извини меня, девочка, - пролепетал он.

- Вы всегда так знакомитесь с девушками? - неожиданно для себя сказала Танька.

- Вообще-то нет,.- сказал мужчина. - Разрешите представиться - Ковалев Евгений Николаевич.

- Татьяна Валентиновна, - сказала Танька и добавила: - Ларина.

Ей ужасно не хотелось называть этому человеку свою неблагозвучную фамилию, и она сказала первое, что пришло ей в голову.

- Совсем как у Пушкина, - улыбнулся Ковалев.

- Не совсем. У Пушкина Татьяна Дмитриевна.

- О-о, вы знакомы с "Онегиным"? Похвальное и редкое явление. Что ж, барышня Татьяна, позвольте угостить вас мороженым.

В кафе на Садовой они сели за столик и разговорились. Точнее, говорила Таня, а Ковалев ограничивался репликами, вопросами - и все у него получалось как-то уместно, своевременно. Он прочно взял нить разговора в свои руки, сам в нем почти не участвуя. Глядя в его доброе открытое лицо, в глаза с ласковым прищуром, слушая его бархатный голос, она вдруг рассказала этому незнакомому человеку все - и о детдоме, и о жизни своей в Хмелицах, о парализованной старухе, о работе на стройке, об общежитии и подругах... о матери своей, о Лизавете с Виктором, о заветной тетрадочке, о своих мечтах и сокровенных мыслях... Когда она призналась ему, что вовсе не Ларина, а Приблудова. он только улыбнулся и заметил:

- Я тоже не Онегин... Хочешь, я покажу тебе настоящий Ленинград?

- Хочу.

Стояли теплые белые ночи. Они вышли на полупустую в этот вечерний час Садовую. Ковалев взял Таню за руку и повел ее на Невский. Они дошли до Адмиралтейства, свернули на Дворцовую, посмотрели на Зимний дворец, по набережной прошли до Медного Всадника и вышли на Исаакиевскую площадь. Теперь говорил Ковалев, а Таня лишь вставляла реплики. Он рассказывал ей о зданиях и памятниках, вспоминал связанные с ними легенды, стихи. Он говорил так интересно, что Таня слушала, затаив дыхание, целиком поглощенная рассказом, и только раз поймала себя на мысли, что он, наверное, работает экскурсоводом. Перед ней открывался другой Ленинград - новый и одновременно почему-то знакомый, родной... Потом она поняла, откуда возникло это чувство - увиденное на-ложилось на то, что она еще в Хмелицах видела иногда по телевизору, и то, что являлось ей потом в грезах - ажурные мосты, широкие улицы со светлыми дворцами по сторонам, могучая река и еле слышный запах моря... Наложилось и совпало... Таня поняла, что теперь никогда, никогда не покинет этот волшебный город...

Ковалев проводил ее до самого общежития и уговорил заспанную вахтершу, которая наотрез отказывалась впустить гулену в половине третьего ночи. Поднимаясь по лестнице, Таня с ужасом сообразила, что не взяла у Евгения Николаевича ни телефона, ни адреса. А вдруг он больше не захочет увидеться с ней?

На другой день, в среду, он не появился. Таня пришла с работы, быстренько перекусила и выбежала в коридор, откуда была видна вся улица, и целый час смотрела в окно. Потом вернулась в "келью" и села играть в шашки с Олей...

Не пришел он и в четверг. Вечером Таня пошла к Нинке, хлопнула целый стакан портвейна и разревелась. И в пятницу не пришел. Таня обреченно успокоилась. Когда в субботу, отоспавшись после трудовой недели, она вышла в угловой гастроном за сыром, на другой стороне улицы послышался автомобильный гудок. Она не оглянулась.

- Таня!

Она обернулась. У раскрытой дверцы красных "Жигулей" стоял Ковалев, улыбался ей, махал рукой. Она побежала к нему.

- Извини меня, я был очень занят эти дни, - сказал он, протягивая ей руку. - Садись. Сегодня у нас по плану Пушкин.

- Ой, а я не одета...

Он внимательно осмотрел ее наряд.

- Для загородной поездки сойдет, - сказал он. Потом были поездки в Петергоф на катере, в Павловск, прогулки на острова, Эрмитаж, Русский музей, походы в оперу, в драму. Всякий раз Ковалев интересовался ее впечатлениями, внимательно выслушивал, с чем-то соглашался, кое-где возражал, мягко, но настойчиво поправлял ее выговор.