Виктория Платова - Два билета в никогда

В зале повисла звенящая тишина. А затем мизансцена начала стремительно меняться. Тетя Соня всхлипнула и уронила голову в колени, Анатолий склонился над ней, как будто стараясь защитить, а Карина Габитовна злорадно улыбнулась.

Тут-то и выступила до сих пор никак не проявлявшая себя девчонка. Она вскочила и, бросив книгу на стул, ринулась к обидчику матери. Секунда – и она уже трясла его, ухватив за грудки. Голова Марика закачалась на хлипкой шее, и Вересню на мгновение показалось, что она вот-вот оторвется и покатится прочь. И замрет где-нибудь в углу, ощетинившись дикобразьими иглами «ха-ха-ха».

– Ах ты урод! Дрянь! Я говорила тебе, что я тебя убью? Так я тебя убью! Урою, тварь такая! Ты и дня не проживешь!..

– Убери руки, сучка! – просипел урод, не делая никаких попыток освободиться.

– Мразота!..

– Шлюха!

– Ублюдок мелкий! Ничего тебя не спасет!..

– Я и про тебя тоже кое-что знаю, шлюха! Хочешь, расскажу?

Это стало последней каплей: она не выдержала и ударила Марика кулаком в лицо. Удар получился смазанным, но ощутимым. Или просто у мальчишки оказался слабый нос: из него тонкой струей хлынула кровь.

– Это только начало, сволочь! – дрожащим голосом предупредила Аня.

– Это только начало, сволочь! – эхом отозвался Кусок Говна и распялил в улыбке залитые кровью губы.

Первой опомнилась Софья:

– Да что ж такое! Анна, прекрати немедленно! Ты ведешь себя чудовищно!

– Я?!!

Девчонка была так изумлена, что даже не сопротивлялась, когда отец и Саша оттаскивали ее от Марика. Марик же вытер кровь рукавом свитера и обвел присутствующих победительным взглядом. А потом сосредоточился на Софье и подмигнул ей – обоими глазами:

– Ну что, тёть Сонь? Будем колоться?

Кусок Говна стоил того, чтобы присмотреться к нему повнимательнее. Высокий лоб, всклокоченные волосы, нежный, почти девичий овал лица; тонкие, будто выписанные тушью, брови и ноздри. И светлые глаза, казавшиеся темнее из-за длинных ресниц. Безмятежную красоту портил лишь рот: губы мальчишки все время извивались, а в их уголках пузырилась слюна.

Падший ангел из продлёнки.

И вот теперь ангел не без удовольствия демонстрировал власть над простой смертной по имени Софья. Она смотрела на Марика не отрываясь, вжав голову в плечи, еще мгновение – и женщина с гордым профилем начнет умолять сопливого мальчишку… О чем?

О чем? – грустно подумал Вересень. Не так все просто в этой семье. Не все пытаются согреть мертвого бесполезными шерстяными тряпками, стоя перед ним на коленях. Но даже если мальчишка не врет (а интуиция подсказывала Вересню, что он не врет) и дурные слова действительно были произнесены… Ничего из этого не следует. Между словами и действием – дистанция огромного масштаба. Можно годами угрожать расправой, но так ничего и не сделать. Можно не угрожать вовсе – и спокойно совершить задуманное.

Одних и тех же правил в такой деликатной вещи, как убийство, не существует.

– Ма! – в отчаянии крикнула девчонка, которую до сих пор крепко держал за локти отец. – Да не унижайся ты перед этим говнюком! Пожалуйста, Ма!..

Мольба дочери наконец-то была услышана. И произошло то, чего Вересень уже не ожидал: простая смертная расправила плечи и вздернула подбородок, на ходу превращаясь в богиню. Рыжие кудри богини развевались на несуществующем ветру, а горящие нестерпимым огнем глаза метали молнии. Она могла бы испепелить взглядом не только падшего ангела, но и любого из присутствующих, но обратила его на Вересня.

– Вы ведь уже состряпали версию?

– Нет, – непонятно почему струхнул Боря. – У меня нет достаточных оснований…

– Но теперь они появились, не так ли? После того, что вы услышали от Марка.

– Ты ведь этого не говорила, Соня! – взмолился Анатолий. – Ты просто не в себе! Мы все не в себе. Но это не значит, что ты должна возводить на себя напраслину.

– Неважно. Это уже неважно, милый… Прости, я должна это сказать.

– Что – «это»?

– Ты знаешь.

Птичий язык неразлучников, да. Эти двое понимали друг друга с полуслова. И только Вересень оставался в неведении – о чем именно они толкуют.

– Ты должна хорошо подумать, детка. – В голосе Анатолия не было и намека на укоризну, только всепоглощающая нежность.

– Я уже подумала. К черту все. Обстоятельства изменились – и придерживаться уговора больше нет смысла.

– Он и так не продлился бы долго.

– Тем более.

– Ты предательница, Соня.

Это сказал Саша. Он не смотрел на ту, кому были адресованы эти слова. Лицо его сморщилось от нестерпимой боли, а пальцы сжались в кулаки.