Виктория Платова - Два билета в никогда

Об отношениях Саши и дяди Вити ничего не известно.

Ма и Папито, обсуждающие всё на свете, тему Саши старательно избегают. А по тем отрывочным репликам, которые доносятся до ушей Анечко-деточко, составить цельной картины не получается.

– Может, все так случилось потому, что он поздний ребенок? – как-то спросил Папито у Ма.

– Не глупи, дорогой. Ты прекрасно знаешь, что здесь задействованы совсем другие природные механизмы.

– Не хочу даже знать о них.

– Ты ведешь себя как ребенок. Хуже того – как ребенок, воспитанный дурной и невежественной матерью.

– А как бы ты поступила на ее месте?

– С точностью до наоборот. Я лояльна к любым проявлениям человеческой натуры. Это – часть моей профессии.

– Так уж и ко всем?

– Ну… Почти ко всем.

– А если бы это случилось в твоей семье? – Папито понизил голос. – Ты была бы так же… лояльна?

– Эм-м… Зачем говорить об этом?

– Считаешь, что это ответ?

– Предпочитаю решать проблемы по мере их поступления.

– Значит, ты все-таки считаешь это проблемой?

– Не хватай меня за язык!

Папито торжествующе засмеялся. Не так часто ему удается загнать в угол Ма, играя на ее поле. А потом его голос стал серьезным и даже озабоченным:

– Скажи мне только… Это ведь не передается по наследству?

– Какой же ты всё-таки тёмный человек! – Ма снова почувствовала превосходство над простодушным Папито. – Хоть бы литературу соответствующую почитал, что ли.

– Еще чего! В руки ее не возьму, эту литературу.

– Через печатную продукцию это не передается точно, – засмеялась Ма.

– А… по наследству?

– Нет.

Интересно, о чём они всё-таки говорили? О какой-то болезни, поразившей позднего ребенка Сашу? Такой опасной, что ему пришлось уехать подальше от семьи. На ум приходит только когда-то услышанное от Ба —

«прокаженный».

Но ведь это не так!

А как именно – я никогда не решусь спросить у Ма или Папито. Если влезу с расспросами, сразу станет ясно, что Анечко-деточко «грела уши», а это в нашей семье не поощряется. Это нарушает картину всеобщей семейной гармонии, которую без устали рисует Ма.

Крупными мазками.

В старой семье Папито гармония и не ночевала. Ничем другим нельзя было объяснить ужасную сцену между Ба и дядей Витей, разразившуюся после торжественного обеда в честь ее ДэРэ.

Хренов обед, как всегда, был полон многозначительности и потуг на аристократизм. Столовое серебро, саксонский фарфор (этот фарфор Ма и Папито каждый год обсуждают вплоть до православного Рождества), и – вишенка на тортик! – тисненные золотом визитки возле каждого места. Чтобы, не дай бог, никто ничего не спутал и не уселся туда, куда не положено.

БЕЛЛА

ВИКТОР

ИЗАБО

АНАТОЛИЙ

СОФЬЯ

АННА

АРТЁМ

Четыре из семи визиток принадлежали нам, но плевать мне было на эти куски бумаги. На все, кроме одного, с надписью «ИЗАБО».

Она вернулась? Она приехала и сейчас войдет сюда? Как мы встретимся после ее отсутствия? – такого долгого, что я успела прибавить в росте целых четыре сантиметра. И много чего случилось еще, но единственное, о чем я думала тогда, – как же хорошо, что Анечко-деточко удалось отбояриться от брекетов! Брекеты – незакрытый гештальт Ма, чье детство пришлось на «совок». Без всяких брекетов и анестезии, зато с мышьяком и цементом в пломбах. Сама лишенная детских стоматологических радостей, Ма просто мечтала воткнуть мне брекеты в пасть, чему я активно сопротивлялась. Не без поддержки Папито:

– Не мучай ребенка, Соня. У неё и так ровные зубы.

– Ровные, – соглашалась Ма. – А будут еще ровнее.

Наша с Папито оборона так и не была прорвана. И Изабо не увидит меня с железками на зубах, которые делают бессмысленным любое проявление чувств…

Чувств?

Я ничего не чувствую. Но почему-то оказываюсь в ванной Ба – за дверями, запертыми на замок. Из крана хлещет горячая вода, а я смотрю на себя в зеркало, затянутое паром. Щёки мои горят, глаза полны слез.

Они жгутся.

Соберись, идиотина!

Давай собирайся! Самое время придумать фразу, которой я встречу появление Изабо. С чего начинались мои, так и не написанные, длинные письма ей?

ну, короче так

в ящике пусто или мне кажется?