Виктория Платова: Два билета в никогда

– Я тут подумала… Наверное, мне лучше представиться испанкой, Алекс.

Саша с сомнением взглянул на девушку: легкий загар на лице, но не смуглая; русые выгоревшие волосы, серые глаза.

– И как долго ты думала?

– Какое-то время. И немного в самолете. А что?

– Не получится, кьярида.

– Почему?

– Масть. Масть не совсем подходит.

– Я не в масть, да? Не в масть… Всегда. Пора бы привыкнуть.

Пропасть снова придвинулась, и только что вбитый альпинистский крюк угрожающе заскрипел. Но великодушная Женька снова пришла на помощь Саше. Сама, как это бывало и раньше – тысячу раз в каждом из тысяч дней:

– Русские – жертвы стереотипов?

– Кто угодно – жертвы стереотипов. Испанцы тоже.

– А если басконка? Я могу представиться басконкой. Баски сплошь и рядом – светловолосые, белокожие. Эухения из Бильбао. По-моему неплохо звучит.

– Эухения из Сан-Себастьяна звучит еще лучше, но… Нет.

– Думаешь, она потребует паспорт? Твоя сучья мамахен?

– Не стоит начинать со вранья.

– Мьерда! – снова выругалась Женька. – И это говоришь мне ты?

Саша откинулся на спинку сиденья, закрыл глаза и громко сглотнул.

– Это ведь была твоя идея, кьярида. Напрасно я согласился… Но ты говорила, что справишься.

– Я справлюсь. Все в порядке, Алекс. Эухения из Сан-Себастьяна тебя не подведет.

– Оставайся лучше Женькой из города Энгельса.

Она ткнула Сашу кулаком в бок – несильно и совершенно беззлобно.

– Опять ты за свое! Я не помню, что такое Энгельс. Мы уехали оттуда, когда мне было четыре года… Господи, еще немного – и нас завалит окончательно! Может, ты позвонишь еще раз, Алекс?

– Незачем. Помощь уже выехала. Скоро будет здесь.

– Ты и пятнадцать минут назад это говорил.

– Значит, приедут на пятнадцать минут раньше.

– Но пока они не приехали… Тебе совсем не нравится моя идея?

– Совсем. Я не вижу в ней смысла.

– Эухения из Сан-Себастьяна ни слова не понимает по-русски. Это же очевидно, да?

– Допустим.

– Возможно, я смогу услышать то, что они хотели бы скрыть. От того, кто говорит на их языке. От тебя.

Ответить Саша не успел. В сплошной снежной пелене, размазанной по лобовому стеклу, вдруг появились желтые всполохи.

– Кажется, это за нами, – сказал он и, дернув за ручку, попытался открыть дверь.

Из-за налипшего снега та поддалась не сразу. А когда наконец распахнулась, перед Сашей предстал бородатый мужик в замызганном лыжном комбинезоне и ушанке.

– Александр? – спросил мужик, отплевываясь от снега.

– Да.

– А я – Михалыч. Так что будем знакомы. Велено доставить вас на место.

Стряхнув с руки огромную меховую рукавицу, Михалыч протянул Саше ладонь для рукопожатия: она оказалась жесткой, как наждак, и горячей.

– Сейчас закрепим трос и прокатимся. Всего делов.

Голос Михалыча звучал внушительно. Еще более внушительно выглядел транспорт, на котором он добрался сюда: огромные, едва ли не в человеческий рост, колеса, и небольшая кабина, утопленная в раму между ними.

Пока Михалыч ходил за тросом, из машины вышла Женька. Она зачарованно огляделась вокруг, а затем, нагнувшись, ухватила пригоршню снега и протерла им лицо.

– Холодно, – звонким голосом крикнула она. – Здорово!

– Это Россия, кьярида, – улыбнулся Саша. – А это – Михалыч.

Он кивнул подбородком в сторону подходящего к ним мужика.

– Буэнос диас! [4]

Женька помахала рукой спасителю в ушанке. Михалыч, сверкнув диковатыми темными глазами, издал тихий рык: что-то среднее между «ого» и «угу». Скорее всего – «ого», учитывая Женькину точеную фигурку, распущенные волосы – длинные и вьющиеся и уже укрытые снегом.

– Помочь? – вежливо поинтересовался Саша.

– Да тут только петлю накинуть. Всего делов.

Процедура и впрямь заняла несколько минут, после чего мужчины коротко обсудили дальнейшие действия: Саша возвращается за руль, включает двигатель и дальше машина будет следовать в кильватере тягача. Два километра до поворота на «Приятное знакомство» и еще три – после.

Всего делов.

Они уже готовы были разойтись, когда снежная пелена вдруг выплюнула из своего чрева фигуру. Фигура появилась так неожиданно, что Саша вздрогнул. Огромная меховая шапка с длинным лисьим хвостом (хвост был перекинут на грудь и, как живой, вздрагивал от каждого толчка) и несуразный пуховик, горбом топорщившийся на груди. Все это было залеплено снегом, но общий абрис не оставлял никаких сомнений: обладатель лисьего хвоста – мужчина.