Павел Генералов: PRосто быть богом: ВВП

Подполковник Семёнов выехал на самый сложный объект, к школе N1, бывшей мужской гимназии. Под его непосредственным руководством первыми в здание вошли милиционеры. Им предстояло вывести из пятиэтажного здания всех без исключения людей, даже облечённых высокой миссией членов избирательных комиссий с правом как совещательного, так и решающего голоса. Сам Семёнов, оставаясь снаружи, через матюгальник призывал жителей Великоволжска к сознательности. Официальная, для народа, версия гласила, что поступил сигнал пожарной тревоги. То есть пожара вроде бы нет, но проверить — необходимо.

Избиратели, ничего не понимая, торопились покинуть гимназию. Лишь Вован, который с таким трудом затащил сторонников Сухова на участки, поднял было бузу.

— Это нарушение моих гражданских прав! — вопил он, пытаясь вырваться из крепких рук двух милиционеров.

Вован искренне переживал — как же так? Он и сам–то не успел проголосовать, задержался, блин, в буфете! Выпить пивка для рывка.

— Небольшая проверочка, и снова всех запустим, — уговаривал его пожилой усатый милиционер, упорно подталкивая Вована к выходу. — Будьте сознательным, гражданин.

Вскоре участки опустели. Лишь одна председательша избирательной комиссии никак не хотела уходить.

— Поймите, это моя зона ответственности, — пыталась втолковывать она лейтенанту–сапёру. Огромная немецкая овчарка лейтенанта зарычала.

— Фу, Рекс, — сдержал собаку лейтенант. — Послушайте, дама, — он вежливо окинул взглядом раскрасневшуюся женщину, — У вас дети есть?

— Двое, — растерянно ответила председательша.

— У нас в стране и так много сирот, — проникновенно сообщил лейтенант, — не надо увеличивать их число. Договорились?

Ответственная председательша вздохнула и сопровождаемая внимательным взглядом жёлтых Рексовых глаз, покинула, наконец, помещение.

— Работаем, — приказал собаке лейтенант. — Дьяков, урны выносим — на полигон. Давай, давай, время!

У заднего крыльца школы, вдали от шумящей у центрального входа толпы, сапёры осторожно, одну за одной, выносили прозрачные избирательные урны, наполовину наполненные бюллетенями.

Волеизъявление народа погрузили в бронированную инкассаторскую машину с синей полосой вдоль борта.

От всех пяти объектов машины с урнами отъехали практически одновременно. В помещениях школ служивые с собаками тщательно искали, прочёсывали каждый уголок, толком не зная, что именно должны найти.

Зря Вован так волновался. Народ толпился за оцеплением около бывшей мужской гимназии и не думал расходиться. Именно теперь, когда их так бесцеремонно выставили, всем захотелось проголосовать непременно.

— За людей нас не считают, — горячо втолковывала маленькой старушке тощая дама в очках. — Мы для них быдло, а не люди!

— Не любишь? Что не любишь, дочка? — волновалась глухая старушка.

— Не люблю, когда за меня хотят решать! Я — человек, а не электорат!

Старушка ошарашено хлопала глазами. Кто рад? Чему рад? Она ничего не понимала.

В жужжащей, возбуждённо переговаривающейся толпе появились ромашки. Их раздавали серьёзные мужчины и женщины с озабоченными, преисполненными собственной значимости лицами.

Ромашки передавали из рук в руки. Они реяли поверх голов словно маленькие солнца.

Братья Суховы явились на пару. Просторный мэрский кабинет, едва они вошли, словно уменьшился в размерах. Эти двое явно занимали в мире слишком много места. Ольга сразу почувствовала в братском визите какой–то подвох и привычно первой перешла в наступление:

— Помирились, что ли, братцы?

— С тобой — помиришься! — довольно мрачно ответил Вася. И совсем неясно было — обвинял он Ольгу или так своеобразно благодарил.

— То–то люди сказывают, — переводя взгляд с одного на другого, не отставала Ольга, — как Витя Сухов под гимн на коне гарцевал. Или это у вас теперь такая общая колыбельная?

— Давно забыто, — демонстративно махнул рукой Вася. — Есть дела и поважнее.

Витя, между тем, внимательным хозяйским взглядом осматривал кабинет. И многое ему тут, похоже, не нравилось. Что он и подтвердил достаточно безапелляционно:

— Это мы, конечно, первым делом уберём! — указал он на застеклённый шкафчик, заполненный кубками и прочими спортивными наградами Жарского, заработанными ещё в бытность того милиционером. — Мебель потом тоже поменяем. И ковёр. Ненавижу красный цвет. Да и люстра! Никуда не годится. Такие в борделях вешают, а не в присутственных местах!