Олег Вихлянцев - Контрольный выстрел

- Дай воды, а? Пить хочется.

- Я те щас по зубам надаю! Уёжище, - и пошел дальше.

- Выводной! - кричу я и долблю изо всех сил до обшитой железом двери ПКТ.

-Что случилось? - перед окошком появляется заспанное хлебало солдата.

- В сортир хочу,- говорю ему.- Выведи, а то камеру обделаю, до дембеля мыть будешь.

- Ладно,- соглашается тот.- Выходи. Руки за спину! Пошел вперед!

Выводит меня во двор. А я глазами по сторонам зыркаю. Может, думаю, где кран с водой нарисуется. Крана нет. Зато чуть в сторонке две девчонки-пра-порщицы медицинской службы сидят в тени. А перед ними фляжка комбинированная на земле. Нового образца, пластмассовая. Я шаг замедлил и кричу:

- Сестрички! Водичка есть?

- Есть! - отвечает одна. И из фляжки в чеплыжку наливает доверху. Объясняю: чеплыжка - это верхняя крышка комбинированной фляги. Вместо кружки солдату. Вмещается в нее ровно триста тридцать граммов. Во, думаю, класс! Щас водицы глотну. Прапорщица тем временем подходит ближе. А выводной почему-то не дергает меня, не запрещает ей подойти. Только молча кривится.

Беру я чеплыжку и одним глотком ее - шарах! Ё-моё! Честно скажу, чуть не сдох. В чеплыжке неразведенный медицинский спирт оказался - девяносто шесть градусов. А температура воздуха во дворе - плюс сорок шесть. И не жрал я ни крошки два дня. И воды не пил сутки почти. Короче говоря, отрубился на месте.

Прихожу в сознание в камере оттого, что кто-то бьет меня ногами. Больно выть хочется. И не могу. Во рту все пересохло. Глянул: это Конопля, сволочь, избивает меня. Молча. Изо всех сил.

Я как очнулся, так снова и отключился. Конопля мне по башке заехал полуботинком. Потом солдаты из караула пару ведер воды на меня вылили. Откачали. Конопля говорит:

- Это тебе на дорожку было. Поднимайся, пьянь. В Ташкент летим.

Наручники на меня - шарах. Затем на самолете в Ташкент. Конопля сопровождал меня. Лучшего сопровождающего не нашлось. Козлы!

Я у Конопли уже в Ташкенте, перед тем как в следственный изолятор отправиться, спрашиваю:

- На фига наркоту подкинул? Это ж тюрьма!

- Это,- говорит,- "контрольный", чтоб наверняка сел.

И улыбнуться хочет. Да не может. Харю я ему классно пропорол.

Дальше мы с ним разными дорогами пошли. Конопля в отпуск по ранению, в Москву поехал, к папочке-генералу, фронтовые раны залечивать. Наверняка, паскуда, телкам рассказывать будет, как свирепый душман в рукопашной схватке пасть ему разодрал. Я - после суда и вынесения приговора - по этапу в Учкудук. Зона там есть, уран добывают. "Учкудук! Три колодца!" Слыхали песенку? Вот это он и есть.

Скрывать не стану, здорово я на Коноплю тогда разобиделся. Нет, ну правда! Надавали друг другу по рожам. Пусть я солдат, а ты офицер. Отправь меня в дисбат, как все нормальные люди делают. Но в зону-то зачем? Это уже перебор, по-моему.

Когда по этапу меня переправляли, конвойщики посмеивались:

- Учкудук, говоришь? Веселись - стоять не будет! Кстати говоря, трепались. Бог миловал. В этом я не раз после отсидки убеждался. Но то было после, через пять лет, которые мне еще предстояло отмантулить , как папе Карло. И при всем при том умудриться никуда не залететь, что с моим характером практически невозможно. Я ж непременно в какое-нибудь дерьмо вляпаюсь!

Короче говоря, шагнул я в зону. И приняли меня там как родного. Будет время, расскажу. Хотя ничего интересного в зэковских буднях нет. Горе людское за колючей проволокой, помноженное на тяжесть совершенных преступлений. И несвобода. Вот что страшно. Уж лучше под пули. В Афгане тоже страшно. Но лагерь - это центр ада. День за днем преследует неутолимая жажда воли. О таком ничтожестве, как засадивший меня сюда лейтенант, я и думать забыл. Хотя нет, это я вру, чтобы успокоить самого себя. Но ведь нельзя же год за годом жить одной злобой и чувством мести. С ума сойдешь.

Кто бы мог подумать, что судьба сведет меня с Витькой Коноплей аж через десять лет! И не где-нибудь, а в моем родном Питере...

Эх! Философ из меня никудышный. Я и над словом-то этим стал задумываться лишь в зоне. Там у нас мужик один был, его все так и называли - Философ. Поговорить любил - жуть! Чифирь заварит или анаши курнет и давай байки травить. Жизнь, говорит, кореша, каждому человеку Богом дается для радости, любви и созидания. А человек, гадина неблагодарная, этот дар Божий в полное говно превращает.

Лично для меня вся моя жизнь на какие-то куски делится. Детства почему-то не помню, словно и не было его у меня. Школьные годы растворились в памяти. Их оттеснили события, происшедшие после.