Олег Вихлянцев - Контрольный выстрел

Гвардии капитан Кошевой говорил так:

- Убивая человека, вы целитесь не в него. Мушка совмещается с прорезью в прицельной планке, выбирая лишь точку поражения. И - никаких эмоций. Думайте о первой фаланге вашего указательного пальца, который плавно жмет на спусковой крючок.

Я вытянул перед собой руку, прицелился и видел теперь лишь "целик" в прорези прицела. Фигура истекающего кровью Конопли расплылась мягким фокусом и представлялась лишь размытым пятном. Рука пошла выше. От области груди к голове. Рыжая борода. Нос. Лоб. Нет, не лоб. Просто мутное светлое пятно, в которое нужно выстрелить...

- Стреляй, Козаков, - из последних сил произносит Конопля. - Вспомни. Контрольный...

Выдохнув задержанный в легких воздух, я опустил Руку.

- Убей меня, мразь! Я замочил твою суку девку! Я и тебя убил бы, не сомневайся! Стреляй!

Грохот ботинок по рифленому полу прозвучал неожиданно.

Конечно, омоновцы находились все это время рядом, у девятиэтажки. Они не успели уехать, когда прозвучал мой выстрел. И спустя минуту были уже здесь, в цехе. Конопля по-прежнему лежал на полу в луже крови. А я стоял над ним с пистолетом в опущенной руке.

- Оружие на землю! Руки за голову! - заорал старший.

Я тут же выпустил из руки пистолет и интуитивно повернулся лицом к забежавшим в помещение бойцам. Руки мои сами легли на затылок.

И в эту секунду услыхал сзади, с той стороны, где лежал Конопля, легкий щелчок, причинивший мне дикую физическую боль. Так случается, когда пуля пробивает тебе спину. Но разве был выстрел? Я помню только щелчок. Ну, может, чуть громче.

На подкосившихся ногах я сделал еще пол-оборота. Витек затравленно скалился. Шрам на его заросшем щетиной лице стал черным и бугристым. А в правой руке он держал тот самый маленький дамский пистолетик, с которым приезжала в офис к Вадику Лариска. Хорошая игрушка. Совсем крохотная. При желании ее можно спрятать даже в носке.

Лишь только Витек выстрелил в меня, как один из омоновцев дал по нему очередь из автомата Калашникова. В точности поражения можно было не сомневаться. Вот ты и дождался контрольного выстрела, Конопля. Я рухнул на пол, не в силах больше держаться на ногах.

- Петров! А ну, глянь на рыжего! Жив? Тот, кого назвали Петровым, подошел к Конопле, пощупал у него пульс, прислушался к дыханию, приоткрыл ему пальцами сомкнутые веки.

- Труп! - доложил Петров. Я наблюдал за происходящим сквозь полуприкрытые ресницы.

- А этот?

Петров приблизился ко мне и затем повернулся к командиру:

- Этот только ранен. Дырка в спине. Но туфтовая. Рыжий его из пукалки какой-то херакнул.

- Я же говорил - здесь они! - возбужденно выкрикнул Коновалов, довольный тем, что всем стала очевидна его правота.

Коноплю за ноги поволокли к выходу.

- Этого не трогайте! - скомандовал старший, когда двое попытались поднять меня. - Врача давайте! Он "следакам" с Литейного пригодится.

ЭПИЛОГ

1998 год. Апрель. Санкт-Петербург

Следствие по моему делу длилось больше двух с половиной лет. Весь материал уместился в семьдесят семь пухлых томов. Пятьдесят семь эпизодов, двадцать из которых выделены в отдельное производство.

Следователи, консультанты и адвокаты менялись бесчисленное множество раз. "Кресты" стали родным домом. Камера-одиночка - единственным убежищем от вопросов-расспросов. Но от себя не убежишь. И каждую ночь я молил Бога о смерти. Совсем как те раненые "духи" на Афгано-пакистанской границе. Одних судебных заседаний было проведено целых шесть. И вот пришло время последнего - седьмого. Число магическое. Я знал, что сегодня все от меня отвяжутся.

- Встать! Суд идет!..

"Именем Закона Российской Федерации!.. Учитывая особую тяжесть совершенных преступлений, осудить гражданина Козакова Евгения Ивановича, 1966 года рождения, уроженца города Ленинграда, ранее судимого, по статьям Уголовного кодекса Российской Федерации №... №... №... №... и применить по отношению к нему исключительную меру наказания - РАССТРЕЛ..."

Май, 1998 год, Санкт -Петербург