Андрей Воробьев - Дело об избиении младенцев

Когда Касьяненко и Расков вышли на улицу, то Дима увидел спешащую навстречу журналистку, прознавшую об убийствах через своих знакомых из пресс-службы…

Подойдя к ожидающим у хирургического отделения, молодой оперативник невпопад тут же набросился на Нертова с упреками, лепеча что-то вроде «зачем вы отправили меня в прокуратуру, а сами… У меня же отдельное поручение следователя прокуратуры по этому делу…«Но Алексей, который все еще обнимал Нину, только вопросительно смотрел на Раскова. Тот, заметив взгляд бывшего стажера, успокаивающе поднял руку с вытянутым вверх большим пальцем, мол, все нормально. Нертов облегченно улыбнулся.

В это время, наконец, до Касьяненко дошло, что сейчас не самое лучшее время для объяснений по работе и он замолк на полуслове. Зато «включился» Александрыч. Он начал по обыкновению ворчать, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Кто бы мог подумать, что у молодых оперов, бывает, какие-то фантазии приключаются. Где это видано, чтобы простые граждане их куда-то, кроме как на… посылали, а сами занимались сыском.

Но Юля восприняла ворчание старого сыщика как попытку обидеть Касьяненко и решительно вступилась за него, заявив, что видела Диму в работе, он — отличный оперативник и, если бы не всякие «сыщики-любители», то все дела уже давно бы закончились.

Арчи не слушал эту перепалку, подойдя ближе к входу в клинику. В это время оттуда вышел человек в зеленой одежде хирурга. Он жадно закурил и, обращаясь к стоящему ближе Николаю, спросил:

— Это вы тут осаду учинили по поводу француженки?.. Можете спокойно идти спать. Завтра в справочном узнаете о здоровье. А в гости не раньше, чем дня через три, когда в общую палату переведут. Да, кстати, среди вас есть Николай? (Арчи только выдохнул: «да») — так вот, передайте, что больная его любит. Она так сказала.

И хирург, бросив в урну окурок, скрылся за дверью, оставив растерянного Арчи на улице.

Юля, стоя спиной к клинике, не видела хирурга и, в отличие от других, не услышала, что говорил врач, так ее душила ненависть к мужчине, посмевшему пренебрежительно отозваться об очень хорошем человеке — Диме Касьяненко. Александрыч так и не понял, чем ему может грозить недовольство журналистки. Он, то ли коротко засмеявшись, то ли закашлявшись, подлив масла в огонь проворчал, что все проблемы у этого милого оперативника (то есть у «вашего Димы») еще только начинаются. Сжав кулачки, девушка шагнула к Александрычу, тот отступил назад и, запнувшись о брошенную Николаем спортивную сумку, плюхнулся на свою пятую точку.

Такого развлечения Мэй упустить не могла. Она радостно запрыгала грязными лапами по растянувшемуся на песке сыщику и изображая одновременно грозное рычание с клацаньем зубами, прерываемое обслюнявливанием его физиономии. Александрыч был не в силах подняться и только безуспешно вопил:

— Чудовище!.. Не смей наступать на меня… ой!.. своими грязными лапами!.. Уберите эту животную!.. Арчи, что за женщин ты себе выбираешь!.. Прекрати жрать мой плащ!..

Подбежавшему Николаю пришлось переключать собачью радость на себя и вскоре Маша уже прыгала как зайцеобразный бегемотик вокруг хозяина.

Снова где-то вдалеке прозвякал трамвай. Дунул легкий ветерок. Случайная капля воды, скатившись с ветки, плюхнулась на нос Мити, пытающегося подержаться ручкой за лучик вечернего солнца, пробившийся сквозь деревья…

Конец