Илья Плахута - Спящий Бог

Впрочем, незнакомец все-таки остановился. Это было понятно по финальному, душераздирающему крику радости, раздавшегося после того, как он нанес, как оказалось, последний удар. Это было сродни крику во время крайнего исступления, исступления скорее сексуального характера; это было похоже на оргазм, на настоящий, истинный мужской оргазм. Это был в полном смысле слова незнакомец, существо мужского пола, и он получил неимоверную радость во время избиения непонятной поклажи.

Но на этом действия незнакомца не закончились. Он схватил в руки лопату (да, это все-таки была лопата) и начал копать землю. Последняя поддавалась слабо, не хотя, будто давая понять, что ей совершенно не по нраву внешнее вмешательство. Но, в конце концов, земля поддалась, отступила и дала-таки сделать в себе дыру. Яма получилась не очень глубокая, но ее вполне хватало под размер ноши, которую приволок на плечах этот незнакомец, этот странный человек в капюшоне среди деревьев, отсутствия звуков и безмолвия. Через несколько секунд ноша была закинута в яму, несколько раз еще раз прибита сверху ударом ноги и потом забросана землей. На том месте, где только что зияла дыра в земле, а теперь находилось место закапывания, незнакомец потоптался несколько минут, видно, с целью примять свежевырытый грунт, утрамбовать его как следует. Он даже несколько раз подпрыгнул на этом самом месте, оставляя глубокие следы. Наличие этих самых следов ему определенно не понравилось, потому он легко провел по ним ногой, сметая их подошвой, превращая их в однородную поверхность. Наверно, на лице незнакомца можно было бы разглядеть улыбку или довольный оскал, но это так и осталось предположением, так как лунный свет не смог прорваться сквозь тьму.

Все той же легкой походкой незнакомец пошел обратно по тому же проторенному пути, по которому зашел вглубь леса. Он старался наступать на свои же следы, и одному Богу было известно, каким образом ему удавалось разглядеть их в темноте. Скорее всего, его полуночный визит сюда был не первым – и не последним. Он прекрасно знал окрестности, не сходил с известной только ему дороги, следовал заранее продуманному плану.

Невдалеке показался что-то подобное на выход из леса – там царил свет. Он становился все ярче при приближении, проводя четкую межу между собой и тьмой. Вот-вот незнакомец должен был покинуть мрачный лес, выйти на свет, не выказав при этом своих намерений и странности поведения. Таким же размеренным и непринужденным шагом незнакомец переступил через границу светлого и темного. Он оглянулся в своем капюшоне в том направлении, откуда только что появился, проводил взглядом пойманный боковым зрением луч света, уходящий в темень. Затем незнакомец повернулся и быстро побежал в сторону городка, который был виден благодаря огням домов и паба на отшибе.

Набрав хороший беговой темп, незнакомец даже не заметил, что с его головы слетел капюшон, давая возможность луне осветить его доселе спрятанное лицо. Незнакомцем был молодой паренек лет четырнадцати, совсем юноша. Свет отблескивал в его глазах, оживляя и без того странный, какой-то даже страшный, огонек…

Отцу Фрэнку часто снились сны. Иногда ему хотелось заблокировать их поток потому, что не проходило ни ночи, чтобы он не увидел что-нибудь странное, совершенно невообразимое и оттого еще более отталкивающее в своих сновидениях. Самое ужасное, что основную массу снов он запоминал, благо такое наяву увидеть точно бы никак не привелось. Хуже было только то, что те сны, которые он запомнить не смог, донимали его, заставляя напрягать мозг и пытаться все-таки почерпнуть недавно увиденные, но так и не запомнившиеся образы. Он ходил часами в церквушке или по церковному двору, пытаясь хоть что-нибудь воссоздать в памяти. Зачем – он сам толком не мог ответить на этот вопрос.

Отцу Фрэнку казалось, что все, что происходило в его сновидениях, – крайне важно, он лишь пока не догадывался о причинах такой важности. Поэтому каждое утро, просыпаясь, и тем самым делая резкий переход между реальным и нереальным миром, он брался за ручку, карандаш или что-нибудь, что могло помочь ему записывать увиденное. Подобное происходило уже в течение долгого времени, если судить по целым томам сочинений, исписанных мелким и ужасно не ровным из-за пробуждения почерком отца Фрэнка. Это были кучи блокнотов, тетрадей, бумажных обрывков, которые впоследствии были скреплены один за другим в хронологическом порядке. Об этой привычке священника никто не догадывался, да и он относил себя к тем людям, что считали благом незнание окружающих о личной жизни других людей. «Меньше знаешь – лучше спишь» – так любил повторять отец Фрэнк. И сам всегда нарушал это правило – неосознанно, скорее, по должности, чем по собственному желанию.