Юрий Моренис - Я + Я

Аля говорила монотонно, без эмоций, чувствовалось, сдерживает себя. Нет, не слезы, не рыдания – не тот характер. Там, в ней, клокотало нечто адское, вот и подавляла. Невысокая, с виду хрупкая, но такая внутренне мощная – сжатый кулак. Женщина вызывала восхищение, однако я тоже весь сосредоточился, стараясь не упустить ни одной детали.

Как он слушает! Ни слова мимо ушей. Взгляд до самого донышка, где все кипит и ворочается, как лава. Не то что этот старший лейтенант Бондаренко. Сидит, чувак, проницательного из себя корчит, с понтом натуральный Шерлок Холмс. А у самого глаза безразличные, и сразу записал меня в подозреваемые. Типа стрельнула Гаврилова, оббежала гаражи и давай над трупом ломать комедию. Винтовку по дороге в кусты забросила. Кстати, Игоря застрелили. Выстрел произвели сзади, когда Гарик уже гараж закрыл и направился к выходу. Пуля попала в шею, задев важные органы. Он еще смог дойти до сторожки… А там упал. Вот Бондаренко и зациклило на мне. Надо же, подозреваемая! Кстати, следов никаких. Хоть и зима, а снегу мало. Плюс, гаражи-то престижные, грейдер каждый день подъездные пути чистит. Не будут же солидные граждане сами фанерными лопатами ворота расчищать. Да и некогда им. Заплатили бабки – и полный сервис. Там, кроме охраны, и слесарь, и механик – целая двухэтажная контора с бухгалтером и председателем.

– Белого цвета?

– Что белого цвета? – не поняла я.

– Дом этот. Офис. Покрашен в белый цвет?

– Да. А ты как догадался?

– Очень образно рассказываешь. Так и увидел: стоит торцом, на каждом этаже по два окна. По фасаду на втором три, а внизу тоже два окна. Посередине дверь. Но не железная, как сейчас везде принято, а простая деревянная, густого коричневого цвета.

Я опешила:

– Обманываешь! Ты был там.

Я рассмеялся:

– Даже адреса не знаю. Ты не говорила, где дом Гаврилова и где эти гаражи находятся. Уверяю, очень все образно! Рассказываешь, а сама словно с камерой движешься. Твое видение, Аля, прямо в меня проникает. Я ведь тоже в уме картинку рисую.

– Сыщик! Точно сыщик.

Я скромно потупился:

– Есть маленько. Однако мы отвлеклись.

– Сам перебил.

– Извини, захотел уточнить рекогносцировку.

– Ишь, какие слова знает, сходу и не выговорить, – пробормотала я не без восхищения.

И снова она смолкла. Впрочем, завтра у меня ничего срочного, могу до утра ее слушать, даже когда молчит. Тишина тоже наполнена звуками: дыхание, шорох одежды, скрип по дну пепельницы погашенной сигареты, стук чашки о блюдечко. Кстати, кофе остыл, схожу на кухню, еще сварганю.

Что интересно, Парфенов прав. Каждая профессия вырабатывает особый взгляд. Художники, например, различают до ста цветовых тонов, а мы, обыкновенные, с трудом десять. Музыканты – такие волшебные звуки, нам и не снилось. По сравнению с ними – глушь нерадиофицированная. Режиссеры решают пространственные задачи. Взломщики, прищурясь, оценивают, каким способом вскрыть тот или иной сейф. Так и мы, журналисты, должны быстренько сообразить, как расколоть собеседника, будь он командир пожарных на стихийном бедствии или любитель псовой охоты. Как-то ехала в метро рядом с дядечкой, а к его ногам жались две красавицы-легавые. Восхитилась собаками, а через восемь минут знала о товарище чуть ли не все, вплоть до имени жены, и как она не противится его хобби. Так что в нашей работе по добыче информации требуется глаз да глаз. Кстати, у оператора он свой, ему надо сам факт происшествия отобразить, чем он и занимается. Я вижу несколько иначе. Еще по дороге на сюжет обдумываю идею будущего материала. Если пожар (предположим, пожар) по вине бесхозяйственности, делаем упор на погорельцев – они ж ротозеи, ежели объективные причины, тогда беседуем с пожарными, а когда поджог или злой умысел, тут без милиции не обойтись. В результате прошу оператора снять тот план, в котором смысл отразится лучше всего. Идеал, когда оператор мыслит с тобой одними понятиями. Я с подобным работала, ради картинки он пополз по скользкому, снежному склону вниз. Сорваться – миг и… Лучше не вспоминать! Но снял, остался жив, а кадры – лучшие в мировом телевидении. Потому повторяю: Михаил свет Алексеич прав, я смотрю на жизнь планами, говорю и в памяти воспроизвожу их, а потом, рассказывая, передаю видение другим. Если бы старший лейтенант Бондаренко вел себя поделикатнее, может, какие-то детали и вспомнила.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».