Лариса Соболева - Дежавю с того света

– В моей оранжерее, сударыня, – ответил Медьери. – Если пожелаете, я стану присылать вам по букету каждое утро.

– Не желаю. Ваши букеты взбесят моего мужа, а я не люблю кипящих страстей.

Медьери расхохотался, было очевидно, что общение с графиней доставляет ему огромное удовольствие, чего нельзя сказать о ее брате, который шепнул подполковнику:

– Марго до неприличия откровенна.

– Ты слишком строг, Мишель, – встал на ее защиту Суров, впрочем, как всегда. – Твоя сестра непосредственна, словно ребенок, к тому же этот господин удачно подыгрывает ей.

Их встретили тишина и звуки рояля, Медьери хотел подвести гостью к свободному креслу, но та жестом отказалась. Музыка – это то, что завораживает с первых нот, что возвышает и укрощает дух, этой своей страсти Марго отдавалась полностью, тем более при таком исполнении.

Играла темноволосая юная особа, пленительная, как звуки, что рождались под ее пальцами. В Урсуле не было выспренности, позы, о чем говорило ее светлое платье из шелка, прическа – волнистые волосы рассыпались по плечам и спине. Чарующая простота отличала девушку от тех, кто находился в зале. Играла она легко и свободно, улыбалась и казалась счастливой, передавая настроение гостям не потому, что стремилась к этому, нет, она играла для себя…

Как только Марго сформулировала впечатление, тотчас взглянула на брата, ведь «для себя» однажды уже было, только тогда очаровало пение, сейчас – музыка. Хотя обе девушки были разными, как земля и небо, нечто общее их объединяло, потому интуиция Марго подала сигнал опасности.

Мишель стоял, обхватив ладонью острый подбородок, а этот его взгляд, обращенный и на исполнительницу, и внутрь себя, сестре был хорошо знаком, и по ее спине пробежал холодок. Она лишь молилась Богу, чтобы на сей раз обошлось без драмы, не говоря уже о трагедии.

Закончилась музыкальная пьеса, гости аплодировали и наперебой хвалили Урсулу, а та смеялась, как смеются дети. Медьери не скрывал гордости за сестру, обнял ее и поцеловал в висок, что делать в свете не принято. Смущенная девушка отскочила к матери, сидевшей возле инструмента, тем временем хозяин пригласил гостей отужинать…

Со стороны Илларион напоминал солдата, идущего на штурм бастиона, – ему не хватало лишь винтовки со штыком, он шагал решительно и бубнил под нос, будто с кем-то ссорился:

– Да как ты посмел, как! Ежели ты, друг любезный, уверился, что тебе все дозволено, я тебя проучу! Научу обращению с порядочными девушками, раз твои мамаша с папашей не дали тебе должного воспитания…

От него шарахались прохожие, видя, что дороги он не разбирает, идет напролом и не замечает, как толкнул кого-то. Пришел Илларион на улицу, где жил, но двинул не к своему дому с высоким покосившимся забором, а к зажиточному Сережиному. Обычно он побаивался цепных псов на большом подворье, а тут мимо них прошел под рычание и лай, а также броски, к счастью, волкодавы не достали до его ног.

Илларион вытер башмаки о коврик у порога и в первой же комнате встретил Сережкину мамашу, которую не обхватишь и вдвоем, и осведомился у нее:

– Сережка где?

– Знамо где: у себя в кибинете, – отвечала она сладким высоким голосом.

Как ни придешь к ним, мамаша чай пьет с вареньем, сахаром и баранками. Может, она с самоваром и в постель ложится? Видать, от безделья распухла, рожа аж трещит да лоснится, глаз не видно – жиром заплыли, а руки в перевязках – как у перекормленного годовалого младенца, одним словом, Хавронья в чепце. Сегодня юный защитник к Сережкиной мамаше воспылал нелюбовью, прошел без привычных расшаркиваний в дальнюю комнату.

Стол Сергея был завален толстенными книгами, куда он подклеивал скучные бумажки, относящиеся к торговому делопроизводству, не раз Илларион помогал ему переписывать всяческую дребедень. Сам же Сережа, в накинутом на плечи пиджаке, барыши подсчитывал, быстро перебрасывая костяшки на счетах справа налево и обратно. Он поднял глаза на Иллариона, затем опустил их и что-то строчил в тетради, макая ручку с пером в чернильницу, потом спросил:

– Что у тебя за дело? Сегодня мне недосуг попусту болтать.

Илларион вначале плотно прикрыл дверь, потом выпрямился во весь рост и заговорил пылко, будто выступал в совете горожан:

– Должен тебе сказать, милостивый государь, что ты подлец! – Сергей перестал писать, вперив в него насмешливые глаза. – Как ты посмел обидеть Настеньку! Как ты мог ангела… Она ж чиста, словно лилия-с!