Дмитрий Сивков - #БабаМилосская. Наши - «Код да Винчи» и саги Толкиена

Я уже понимал, что именно ищу. Этого в Греческом дворике я не увидел. Можно было задать вопрос смотрителю, но я словно боялся голосом спугнуть нечто необычайно важное или выдать тайну одним лишь словом или даже звуком. Да и не требуются никакие гиды, если тебя ведёт провидение. Поднявшись на второй этаж, я пересёк колоннаду выставочного зала, лишь ненадолго задержавшись у роденовского «Мыслителя», и, не раздумывая, повернул налево… Знакомая миллионам людей фигура безрукой богини разместилась как раз напротив входа – недалеко, метрах в десяти – в зале «Греческое искусство поздней классики и эллинизма». Потому и вид на неё открывался задолго до того, как посетитель входил туда. Сквозь окна в потолке на статую падал ровный свет весеннего дня, напитывая её особой притягательностью и ещё более выделяя на фоне пола цвета кофе с молоком и коричнево-красных стен. Сначала я налюбовался ею на расстоянии, хотя и не терпелось рассмотреть вблизи. Так бывало, когда ещё курил: как можно дольше оттягивал утреннюю сигарету, отчего первые затяжки становились не только более желанными, но и слегка дурманили голову.

Статуя Венеры Милосской занимает центральное место в зале «Греческое искусство поздней классики и эллинизма» Пушкинского музея.

Чтобы успокоиться, не спеша вошёл в зал, прошёлся по нему. По периметру стояли копии самых известных творений того периода: Ника Самофракийская, Отдыхающий сатир Праксителя, его же Афродита Книдская… Но я ничего, казалось, не видел, только таблички с пояснительными надписями. Следующая, следующая… Вот, наконец, и та: «Афродита, или, как ее часто называют, „Венера Милосская“ – наиболее известный вариант типа Афродиты, где она представлена обнаженной, с задрапированной в гиматий нижней частью тела. Тип этот восходит к классике IV в. до н.э., но спиралевидный поворот, перпендикулярно направленные движения и резкая граница между обнаженным телом и драпировкой принадлежат эллинизму. Обнаженный торс Афродиты выполнен из одного блока мрамора и, как в гнездо, вставлен в блок со складками – прием, также характерный для эллинистической скульптуры. Руки статуи утрачены…»

Сигналы, «излучаемые» мраморным обломком в кармане, бывшие до того эфемерными, стали всё явственней. Он так и просился на примерку. Но это было невозможно, как минимум, по двум причинам. Во-первых, постамент был не меньше метра, с учётом высоты самой скульптуры цифра возрастала до 204 сантиметров. До левого плеча Афродиты было не то что не дотянуться, но и не допрыгнуть (а осколок, судя по неровным краям, мог быть только оттуда, ведь правая культя была ровной, словно аккуратно ампутированной). Во-вторых, не стоило привлекать к себе внимания. Я отошёл и присел неподалёку на скамейку под сенью Ники Самофракийской. В принципе, я уже давно созрел для этого свидания. Чего бы ради тогда повсюду носил с собой обретенный по воле случая мраморный кусочек, позолоченный с одной стороны, или брал на заметку любую информацию, касающуюся этой статуи. Для начала следовало успокоиться. Чтобы отвлечься от самого предмета, я переключился на его восприятие. Стал прислушиваться к себе, стараясь уловить, какие чувства рождает в душе вид «Венеры №1» мирового искусства. Интересно было сравнить с теми, что испытывали в схожей ситуации соотечественники, оставившие свидетельства об этих встречах, тем более что в основном это были люди творческие и довольно известные.

Впрочем, не обязательно они оставили художественные тексты. Взять реакцию человека, сыгравшего большую роль в формировании и композиторской «Могучей кучки», и «Товарищества передвижных выставок» Владимира Стасова. В бытность свою секретарём уральского промышленника Анатолия Демидова, князя Сан-Донато, оказавшись в Лувре, он пал ниц перед статуей. Вряд ли тонкий художественный критик сделал это ради эффектного жеста, таким образом он только и смог выразить признательность человеческой гениальности, восхищение рукотворным чудом.

Но если в трактовке поступков ещё допустима вариативность, то слова, особенно вышедшие из-под пера властителей дум, как красноречивы, так и вполне конкретны. Хотя при этом могут и в чём-то противоречить друг другу. В 1858 году Афанасий Фет выразил свои впечатления от встречи с Богиней, чьё имя тогда было на устах всех поклонников искусств, в стихотворении «Венера Милосская».