Владимир Жуков - Ошибка киллеров

Смутилась, запахивая полы старого выцветшего халата и пряча тощую вислую грудь. Жидкие светлые волосы на голове были завиты на бигуди. Женщина, осознавая свой неказистый вид, взирала большими карими глазами на ночных визитеров. При ближайшем рассмотрении ее лицо не утратило былой красоты и наивности, было типично для облика худосочной балерины или актрисы.

– Вы и есть Наталия Жердева? – обратился к ней Горелов.– А где ваш муж Иван? Позовите его.

– Муж объелся груш, – произнесла она бледными губами.

– Каких еще груш? – удивился Зарубин.

– Присказка есть такая,– жалко улыбнулась Наталия. – Нахлестался, наверное, и бродит, как мартовский кот.

– И вы ему позволяете? – спросил Виктор.– Другая бы жена скандал устроила, выгнала за порог.

– Надоело, – махнула женщины тонкой худой рукой.– Что я, сыщик, чтобы за ним по пятам ходить. Догуляется морда конопатая, СПИД, сифилис или гонорею подхватит. Тогда приползет, как пес побитый. Господь воздаст по заслугам.

– А как же дети? – попытался развеять ее печаль капитан.

– Бездетная я, – вымученно промолвила Жердева.– После первого аборта. Это он настоял и всю мою жизнь исковеркал. Я мечтала в театре выступать, соблазнил змей-искуситель. Гуляет, пьет, хоть бы в ЛТП его отправили, закодировали и капсулу вшили.

Чувствуя, что эта исповедь надолго, Зарубин сухо спросил:

– Где он сейчас может находиться?

– В общежитии стройтреста. Краля его там пригрела,– хмуро ответила женщина. – Что он еще натворил? На пятнадцать суток или в медвытрезвитель его посадите, хоть отдохну от скандалов.

Извинившись за поздний визит, они удалились.

– Вместо того, чтобы спать, мы выслушиваем семейные драмы, – произнес майор. – Дело надо довести до конца. Едем в общежитие.

Входные двери трехэтажного общежития заперты. С трудом удалось поднять вахтершу – грузную с ленивой походкой женщину. Весь ее облик с надменно поджатой нижней губой и заспанными оплывшими жиром глазами выражал крайнюю степень недовольства.

– Почему в доверенном вам общежитии в столь поздний час посторонние граждане?– официальным тоном спросил Зарубин, показав удостоверение сотрудника милиции. – Кто вам позволил нарушать режим общественного места?

– Это кто же посторонний? Что вы городите-хороводите? – в тон ему, не оробев, грубым мужским голосом ответила вахтерша и как монумент преградила дорогу.

– Иван Жердев.

–Какой же он посторонний,– секунду назад каменное лицо женщины расплылось в добродушно-ехидной улыбке.– Он, почитай, здесь каждую ночь проводит у своей зазнобы. Любовь у них с Эльзой, как у шекспировских Ромео и Джульетты.

– В каком они номере? – спросил следователь.

– Второй этаж, сороковая, только я вам ничего не говорила,– засуетилась вахтерша.– Сами нашли, вы милиция – все знаете, от вас никаких секретов не утаишь.

– Что ж вы, гражданка, поощряете разврат, в общежитии устроили притон?– упрекнул ее майор.

– Вы бы сами попробовали удержать Ивана. У него глаза кровью наливаются, прет и орет, как бык, все на пути сметая, – сказала она.– Вы уж пожалейте меня. Сексуальная революция, все взбесились, заложат за воротник и спариваются, ни стыда, ни совести…

– В следующий раз вызывайте наряд милиции,– посоветовал Зарубин. По сбитым ступеням лестницы они поднялись на второй этаж. Горелов постучал в дощатую, выкрашенную в темно-коричневый цвет, дверь. Тишина, видимо, затаились. Капитан постучал настойчиво и в комнате не выдержали.

– Какого черта! Я занят,– раздался угрожающий рык.

– Милиция. Проверка паспортного режима. Открывайте, а то взломаем дверь кувалдой,– предупредил Виктор.

В комнате шум, приглушенные голоса. Заскрипел ключ в замке, дверь приоткрылась и на фоне окна, как на кинопленке проявилась долговязая фигура мужчины с голым торсом, в семейных трусах.

– Ну, вы, блин, мужики и даете! Вздумали в полночь паспорта проверять, – возмутился Жердев.– С женщиной пообщаться мешаете. На рынке от Рафика нет покоя, здесь вы вторгаетесь в личную жизнь. Никакой свободы, никакой демократии. За что боролись, глотку драли?

– Заглохни, демократ базарный, – осадил его Зарубин.– Ты почему общагу в блат-хату превратил, женщин насилуешь? Хочешь срок за содержание притона схлопотать?

– Что вы, мужики, какая блат-хата, какой притон? Мы с Эльзой об искусстве, литературе и живописи беседуем.

– Ладно, Казанова, половой разбойник, живо собирайся, поедем! – оборвал его тираду следователь. Успеешь еще женщине надоесть, искусствовед. Это ж надо такое придумать, об искусстве он среди ночи ведет светские беседы.