Олег Ярков - Слева от Азии

– Да вот этот… ваш гость и поставил её на ноги. Каких-то вонючих корней наварил и пить заставил. Ногу ей чем-то мазал… всё и прошло. Врачи из Москвы, ой Саша, прости, из столицы только руками развели, а этот вылечил.

– Вот погляди, Ван Саныч, человек какое добро тебе сделал, а ты с порога на него «Встать» кричишь. При этом, тебе ещё и сообщили о нём. Как сам – то меркуешь, прав ты, Ван Саныч?

– Извини Саша, закопался я совсем в делах, боков напорол, извини, Аркадий… Михайлович.

– Ай, красавец! Так ты его и по батюшке знаешь! И ещё ты знаешь, что он не наш, не воровской масти, и он всего-то честь защищал, а может статься, и жизнь. Поэтому и покромсал тех, кто посильнее его будет. А ты с ним, как с Ванькой шнырём, мародёром. Ладно, Ван Саныч, извинительные слова ты сказал сам, без напоминаний, поэтому и прощение моё ты получил. Давай по третьей выпьем, и ступай себе на работу. Не сердись, что голос на тебя повысил, это за твою ошибку. Для примирения сделаю тебе подарок. На шестом участке в следующую среду готовится побег. Предотвратишь, и ко дню милиции новую звезду обмывать будешь.

– Правда?

– Я говорю один раз. Выпивай и ступай себе.

– Я всё понял. Только….

– Не волнуйся. Аркадий… говоришь, жену травками и корешками подлечил? Лесник, выходит? Хорошо выходит…. Да, будет Лесник. Так вот, Лесник с головой дружит, так что о нём не переживай.

– Тогда я пошёл. Спокойной ночи!

– Спокойной службы, Ван Саныч.

Когда дверь закрылась за Силычем, Аркадий поднял отяжелевшую голову и примерно в упор посмотрел на Сашу.

– С вопросами повремени, сейчас Петюня заявится.

Через минуту-другую, вталкивая впереди себя громадную охапку морозного белого воздуха, в барак ввалился Петя. Он принёс зажаренную курицу. Аркадий попытался вспомнить, как выглядит живая, но не вышло. Живую курицу он не помнил по внешности, а жаренную никогда не ел. Такая вот жизнь.

– Саша, не хотели базару мешать, поэтому и не несли раньше. Что – нибудь ещё?

– Нет, Петя, спасибо. Ступай.

Снова стукнула дверь барака, выпуская Петю. Саша разломал курицу пополам и жестом предложил Аркадию выбрать себе кусок.

– Так вот, дружочек, есть у тебя вопросы ко мне. Отвечу. Первый, почему ты Лесник, да? Это не злое прозвище, уважительное и, что важно, суть твою отражает. Теперь ты будешь Лесником навсегда. Вопрос второй. Побег. Верно? О нём хотел спросить? Чтобы нам здесь легче жилось, ментовское начальство над нами должно показывать своё усердие и рвение перед своими начальниками. За это им почёт и звёзды на погоны. Вот я и помогаю им в их службе. Я прошу людей подготовить что-то похожее на подготовку к побегу – складик, там, с вещичками, немного продуктов, то да сё. Или сделать подкоп под колючкой. Время от времени Силыч вроде что-то такое находит, и резво рапортует наверх. Ему благодарность и повышение, а нам спокойствие от ненужных комиссий. Никто не наказан, поскольку побег предотвращён вовремя. Понял? А ты, вроде подумал, что я мусору кого-то сдал? Ошибся. Наливай ещё, мамку твою помянем. Скончалась она в том же 45-м от воспаления лёгких, в психушке скончалась. Царствие ей небесное…. Не чокаясь. Не забывай закусывать. Курицу ешь не торопясь… и не стесняйся пальцы облизывать, на них всё самое ароматное остаётся. Нет, хлеб к курице не бери, лучше огурчик. Вкусно? Ешь-ешь, ночь длинная, как и жизнь…. Наливай. Э-э-э, да ты лихо опьянел, уже и льёшь мимо…. Ничего-ничего, это простительно. Теперь за папашу твоего. Не нашли его, ни в списках погибших, ни среди пропавших. Может это тебе надежду, какую даст, не знаю, но на всякий случай за его здоровье выпьем. Правильного человека он родил. Пей.

Всё остальное, происходящее в тот вечер, Аркадию то ли снилось, то ли не запомнилось. Наутро он встал, как побитый. Первое, что уловили его глаза, был шнырь, стоящий с кружкой рассола.

– Ты, это, Лесник… я же не знал, кто ты есть…, это… не… извини, за вчерашнее.

Аркадий жестом попросил замолчать шныря и показал на кружку. Шнырь с готовностью протянул её Леснику, да так, что добрая половина содержимого пролилась на пол.

Выпитый рассол, как огонь свечу, медленно начал плавить гадость похмелья.

– Лесник, я… я серьёзно….

– Тихо, – сказал Аркадий, и протянул шнырю руку.

Тот ошарашено уставился на немного дрожащую ладонь Лесника, потом посмотрел в глаза, снова поглядел на ладонь и не смело протянул свою. Пожатие состоялось.

– Ну…. Лесник, ты вообще… ну… ты – человек! Я даже… ну ты…!