Виталий Борисов - Следы прошлого, или Московские тайны

– Кто таков, спрашиваю, что нужно?!

Незнакомец полез было рукой в карман, но затем снова замер. Генерал, рассерженный непослушанием или нерасторопностью визитера, вышел из-за стола и, заложив руки за спину, стал приближаться к своему молчаливому гостю. Того это обстоятельство, видимо, совсем не испугало, он даже бровью не повел, губы его оставались сжатыми, даже дыхания его не было слышно, точно он обратился в мертвого.

Сидор Терентьевич, не дойдя до него двух шагов, остановился, тяжело дыша от охватившего его возбуждения, и видя, что незнакомец продолжает стоять точно изваяние, стал похлопывать себя рукой по левому боку, ища по привычке саблю, чтобы изрубить в капусту странного субъекта. Не найдя, однако, названного предмета и придя от этого в еще большую ярость, он быстро засучил рукав и замахнулся своим, не потерявшим былую силу кулаком.

А надо сказать, что Сидор Терентьевич с молодости и в бытность свою на службе был большой охотник поиграть кулаками и потешить душу в молодецкой потасовке. Еще юнкером, а потом и все время, пока шагал по служебной лестнице, имел он эту слабость к мордобою, которая хоть и порицалась командованием, но не наказывалась слишком строго. Во время военных кампаний так даже наоборот – поощрялась.

В Турецкую 1877 года, когда он служил уже в звании подполковника в Лейб-гвардейском Московском полку и участвовал в сражении с турками у Правеца, не умение управлять войсками в ходе боя, а именно мастерское владение кулаками в рукопашной принесло ему Владимира с бантом и повышение в чине.

Но все изменилось, когда Турецкая кампания закончилась, и он с полком в зените славы вернулся в Москву. Как-то за игрой в карты, находясь изрядно подшофе, он в разговоре довольно вольно проехался по поводу начальника своей дивизии – графа Шувалова. Это вызвало возражения адъютанта графа, сидевшего с ним за одним столом. Совсем некстати, не имея представления о характере полковника Сырцова, адъютант вступился было за своего обожаемого патрона – и был тут же на месте отправлен полковником в глубокий нокаут, вывести из которого адъютанта смогли нескоро. Горяч был Сидор Терентьевич!

История эта наделала много шума в дивизии и грозила принести массу неудобств Сырцову. Только лишь благодаря заступничеству все того же Шувалова, перед которым полковник смиренно повинился и был милостиво прощен в силу своих былых заслуг, он отделался лишь сравнительно малой кровью и отсидел положенный ему срок под домашним арестом.

Оскорбленный, однако, до глубины души адъютант немедленно по выходу Сырцова из-под ареста предложил ему стреляться, на что получил в ответ от полковника кукиш и обещание снова набить ему морду, коли тот не отвяжется. Такое поведение Сырцова никак не вязалось с кодексом офицерской чести, и на этот раз сами его бывшие товарищи по полку добились отчисления Сырцова из гвардии и перевода в провинциальный армейский гарнизон. Так Сидор Терентьевич попал, хотя и без понижения в должности и звании, в Сызраньский гренадерский полк.

Это обстоятельство глубоко задело самолюбие Сидора Терентьевича и он, хотя и с усердием прослужил в полку до 1885 года и получил звание генерал-майора, подал наконец в отставку и поселился уединенно в своей усадебке под Нижним, вместе с благоверной своей Анастасией Ивановной и дочерью Полиной.

Прожив с годик в своей глуши, Сидор Терентьевич почувствовал вдруг неодолимую тягу к перемене мест и одновременно страстное желание вырваться на простор из той семейной идиллии, на которую сам себя обрек. А тут как раз и дочка вышла замуж и уехала жить к мужу в Петербург, чем еще больше раздосадовала отставного генерала Сырцова. С тех пор и начались эти тайные вояжи его в Москву и круизы по самому дну Первопрестольной.

Страсть его к кулачным упражнениям с той поры несколько поубавилась, как поубавилось и здоровья Сидора Терентьевича. Он отяжелел от бездельной жизни, огруз и бегал теперь не так быстро, как прежде, хотя тяжелые его кулаки были хорошо известны в округе и все еще пользовались заслуженным уважением.

Незнакомец, заметив занесенный уже над ним кулак взбешенного генерала, повел себя вдруг совершенно неожиданно. Мягко отстранившись от нашего героя, он молча сел на стул, положил небрежно руку на край стола, закинул ногу на ногу и устремил на Сидора Терентьевича взгляд своих черных пронзительных глаз, вдруг выплывших из-под давно не мытой шевелюры, закрывавшей ему большую часть лица.