Фёдор Быханов - Полет обреченных

Тот самый, что перед рассветом ещё слаще прежнего. Самый дорогой, не смотря ни на какие «десятые по счёту сновидения», увиденные за ночь всем личным составом их десантного подразделения.

Не умалить его даже бытовыми неурядицами, привычными не только в горах, в боевом охранении, но и здесь на отдыхе – тоже нисколько не избалованном особым комфортом.

И сетовать нужно не на личную проклятую участь или общую жалкую судьбу. Ведь, не по собственному желанию каждый из сослуживцев Калуги, как и он сам, выбирали место для ночлега.

Произошло и это, как всё остальное в их ещё гражданской, так называемой, «подпогонной афганской жизни» исключительно по воле командования: строгого и безжалостного, заботливого и понимающего. С учётом всего этого неумолимой «пятой единоначалия» буквально спрессовавшего здесь – под одной палаточной крышей чуть ли не сотню бойцов.

И не простых пехотинцев, а сотни десантных «Гавриков», считающих достойным для себя «окном в мир» даже сей немудрящий и обманчивый кусок пластика.

Сергей, как и прочие парашютисты, знает на собственном опыте – насколько основательно посекло снаружи непогодой податливое полотно этого искусственного заменителя стекла – плексигласа.

Основательно повредил искусственный материал, впрочем, как и всё прочее завезённое из России имущество здешний климат. Суровый и коварный оппонент вечно ошибающимся метеорологам, с его исключительно частыми экстремальными проявлениями.

Такое явление природы всё что угодно, рано или поздно, доведёт до ручки. Да только вопреки испытаниям терпит, калугинское изделие, продолжает исправно противостоять ударам песчаных струй, регулярно и назойливо приносимых ветром с предгорий.

Как-то раз, выйдя из их ротной палатки, Сергей Калуга ради любопытства провел своей мозолистой ладонью по наружной поверхности «плекса» и тут же загрубевшей кожей почувствовал шероховатость.

– Словно заводского слесарного наждака коснулся, – сам себе удивился бывший представитель рабочего класса, занесённый сюда ради исполнения интернационального долга.

Врёт, обманывает, не пропускает полностью свет, бывший вертолётный блистер. И всё же, как ни странно, теперь в утренние мгновения неприятного предчувствия Сергею дорог и этот источник борьбы с темнотой – как старый, потрепанный жизнью закадычный дружбан-приятель.

– Такой пусть нечем с тобой новым не поделиться по причине отсутствия перемен, – сам для себя произнес и невольно улыбнулся парень собственным, таким сейчас отрешённым от действительности, мыслям. – Зато в главном никогда не предаст, и прощение обязательно получит, коли вдруг поведает далеко не все ради твоего же душевного спокойствия.

Теперь Калуге особенно выгодно то, что койка его – первого проснувшегося стоит рядом с пятнышка света. Под, не предусмотренным проектом, окном-окошечком, для собственного удобства когда-то и кропотливо и ладно вшитого и сооруженного из куска плексигласа им самим в боковину палатки.

А уж брезентовая, выбеленная временем не хуже известки, её стенка сейчас сама на себя не похожа – как всегда бывает по утрам, когда толстый, технически-грубый материал её несколько обвисает, набравшись сверх всякой меры и внешней сырости, и услужливо впитав в себя немереный конденсат теплого дыхания обитателей.

Все эти рассуждения были не совсем по службе, но и они, как оказалось, сейчас не прошли даром. Навели-таки Калугу на то, что так беспокоило его, что оборвало собственный сон. Понял сержант, что дышится хуже обычного, чуть ли не угаром несёт от центра помещения.

Судя по всему, действительно, именно эта довольно тяжёлая атмосфера внутри палатки, а не одно лишь романтическое предчувствие рассвета и разбудило заместителя командира взвода.

Самого первого в роте.

Заодно и ненавязчиво напомнив ему о собственных обязанностях – сначала этим серым световым пятном, с трудом – через ободранный плексиглас пробившимся в брезентовую казарму, а затем и смрадной атмосферой «ротной спальни».

Наверху сладко и завидно ворочается во сне, скрипя пружинами их двухэтажной кровати, сосед по второму ярусу – балагур Лешка Абраменко. Почти в точности, если не сказать – синхронно повторяя движения соседей, не желающих, как и он – до последнего расставаться с эфемерным миром грёз.

А ещё, что выяснилось чуть позже, спал, как и другие, совсем не подозревая о неумолимости грядущего наказания дневальный. Им был недавний новобранец, а по солдатской иерархии ещё «сынок» – рядовой Кривченя.