Андрей Воронин - Отражение удара

Ну и ладно, подумал он. Ну, сбежал. Мальчишество, конечно, но, если разобраться, умнее ничего и не придумаешь. Извиняться, конечно же, придется, но к тому времени она уже успеет остыть. Да может, она и не сердится. Что я сделал-то? Ну, поспорили чуток на тему нравственности в современной литературе. Редкостное, кстати, сочетание: современная литература и нравственность. Необычное.

Постепенно мысли его, двигаясь по расширяющейся спирали от воспоминания о вчерашней ссоре с литератором, вполне естественным образом переключились на соседку. Сначала Иллариону почему-то вспомнились ее руки, потом улыбка, а потом и все остальное. Некоторое время он с удовольствием разглядывал воспроизведенный памятью образ Аллы Петровны, отчетливо осознавая, что злостно нарушает одну из заповедей Христовых, в которой упоминается жена ближнего. "Жестокая штука, - подумал он про заповеди. "Не возжелай...", "Не укради...", "Не убий." - это понятно и, в общем-то, довольно легко выполнимо. В первом случае надо просто не работать в торговле, а во втором - не служить в спецназе. А вот насчет "не возжелай" посложнее. Ну, вот что делать, если желается? На Тверскую бежать?

Так это вроде дурацкой идеи, что можно бросить курить, заменяя сигареты леденцами. Зубы испортишь, вот и весь эффект. Это леденцами. А на Тверской еще и не то можно испортить. И потом, сказано: не прелюбодействуй. Н-да, положеньице..."

Он фыркнул, а потом рассмеялся: нашел себе проблему. Забродов в значительной степени был фаталистом и полагал, что все равно рано или поздно все встанет на свои места и будет так, как должно быть, а усилия, направленные на то, чтобы изменить предначертанный ход событий, ведут лишь к умножению проблем и ускоренному износу нервной системы.

С Аллы Петровны мысли Иллариона перескочили на ее мужа. Забавный коротышка Сергей Дмитриевич в последнее время как-то вдруг перестал казаться Забродову забавным. Они все так же вежливо здоровались, встречаясь каждое утро на лестнице. Шинкарев всякий раз поднимал свою смешную допотопную шляпу и улыбался, но теперь он при этом почему-то отводил глаза, а улыбка стала напоминать предсмертный оскал убитой Илларионом в подвале у Пигулевского крысы.

"Может быть, он меня в чем-то подозревает? - подумал он. - Может быть, соседки напели что-нибудь насчет меня и его драгоценной супруги? Ведь в тот раз, когда она взяла у меня Честертона, мы довольно долго болтали. Да и вчера утром, когда приносила пригласительный билет на эту чертову презентацию, она застряла у меня минут на десять. Может быть, дело в этом?

Ну, а я-то тут при чем? Я ведь ни сном ни духом, а всякие мыслишки идут в счет только на Страшном Суде.

Пусть с женой разбирается, если недоволен..."

Ему вдруг подумалось, что Шинкарев, вполне возможно, уже начал разбираться с женой: на днях, когда он по своему обыкновению приподнял шляпу, здороваясь с Илларионом, тот заметил у него над виском здоровенную шишку, залепленную пластырем. А может быть, у него неприятности? На работе, например. Или, скажем, хулиганы побили... Поговорить с ним, что ли? И что сказать?

Илларион пожал плечами: какая разница, что говорить. Порой человеку достаточно просто того, что с ним заговорили. Зачастую интонация важнее слов, это он знал по собственному опыту. Надо поговорить, решил Забродов. Посидим по-холостяцки, бутылочку раздавим... Может быть, он просто обижается. Вот я к нему на новоселье не пошел, он ходил-ходил, улыбался, здоровался, а потом вдруг задумался: а что это сосед новоселье мое проигнорировал? Не уважает? Взял и обиделся.

Очень даже запросто. Чужая душа - потемки.

"Лендровер" свернул с шоссе и некоторое время, довольно урча, перемалывал высокими колесами непролазную грязь проселочной дороги, которая, петляя и кружа, шла по лесу. Впереди, метрах в пятидесяти, на дорогу выскочил здоровенный заяц и сел столбиком, подозрительно разглядывая приближавшуюся машину.

Заяц нисколько не напоминал забавного зверька из детских книжек с картинками или из мультфильма, и это было хорошо. Он был какой-то очень настоящий, и при взгляде на него Илларион в очередной раз ощутил, что все проблемы, казавшиеся неразрешимыми в городе, на самом деле не стоят выеденного яйца.

Он дал короткий сигнал, и заяц одним прыжком скрылся в лесу. У Иллариона при этом сложилось впечатление, что он не очень торопился: прыжок вышел каким-то ленивым, словно косой просто решил поддержать свою репутацию труса. Нате, мол, подавитесь.