Андрей Воронин - Отражение удара

- Из кого? - не зная, как это воспринимать, но на всякий случай холодея, спросил майор.

- Из бойцов спецназа ГРУ, - сообщил Сорокин, немного постоял в дверях, наслаждаясь произведенным эффектом, хрюкнул в кулак и вышел.

***

Убийца открыл глаза.

Наверное, он все-таки задремал на какое-то время - между половинками неплотно задернутых штор пробивался голубовато-белый лунный луч, и не правдоподобно яркая полоска наискосок рассекала темноту спальни. Там, где похожий на шрам от сабельного удара мазок голубого света пересекал угол кровати, он освещал лодыжки, связанные бельевой веревкой. Раньше луны не было, и, значит, он все-таки уснул, хотя делать этого не следовало.

В том, что убийцу сморил сон, не было ничего удивительного: он неимоверно устал и, ложась в постель, чувствовал, что в голове мутится от недосыпания. Не помог даже дневной сон: в последнее время он слишком активно жил по ночам, сидевший внутри зверь не давал ему покоя, требуя новых жертв, а день был неподходящим временем для отдыха: днем у него были дела, забросить которые тоже было нельзя. В отличие от страдавшего провалами в памяти Шинкарева, ночной двойник отлично помнил все, что происходило днем, и это было тяжело; жить двумя жизнями сразу означает нести двойную нагрузку. Правда, в отличие от все того же дневного Сергея Дмитриевича, убийце не приходилось мучиться сомнениями и глупыми переживаниями, так что в этом они были, можно сказать, квиты.

Убийца лежал неподвижно и смотрел на веревки.

Веревки выглядели очень прочными, но убийца знал, что это не так: узлы, завязанные женщиной, не могут надолго задержать того, кто по-настоящему хочет освободиться. "Итак? - спросил себя убийца. - Что нас, в таком случае, удерживает?"

Сон, хоть и был коротким, освежил, мозг очистился от удушливой мути, в которой вязли мысли и чувства, и работал, как всегда по ночам, с четкой эффективностью компьютера.

Убийца не обманывал себя - он знал, что держат его не веревки. Его удерживал страх окончательного разоблачения. Он и так прошел на волосок от гибели, как какой-нибудь несчастный псих, с безумным хохотом протанцевавший по скользкому краю крыши, и только слепота этого идиота Гранкина спасла его от наручников.

Точнее, это была даже не слепота, а, скорее, шоры, как у ломовой лошади: майор смотрел строго перед собой И видел только то, что ему показывали. Убийца знал, что потерял всякую осторожность и, если бы под руку так удачно не подвернулся Забродов, его песенка наверняка уже была бы спета. Теперь, когда удалось так удачно утопить соседа, следовало отлежаться, дать охотникам время успокоиться, утратить бдительность, и только спустя некоторое время нанести новый удар. "Тебе не мешало бы попоститься, - мысленно сказал убийца своей ненависти. - Веревки, отвары, холодный чай.., ха!"

Убийца сильно сомневался в том, что отвары хоть как-то помогут его замороченной дневной половине.

А если все-таки помогут.., что ж, тогда он найдет другой способ поквитаться с миром. Мир заслуживает того, чтобы с ним поквитались.

Лежавший в постели человек, уже в значительной степени переставший быть человеком, перевел взгляд с веревок на зашторенное окно. Они были там: спали в своих постелях, жрали в ночных кабаках, просаживали наворованное в игорных заведениях, мочились в подъездах, совокуплялись, как умели, маялись на нарах, разъезжали в патрульных машинах и дорогих заграничных авто, рылись в помойках, жадно поедая отбросы, фланировали по Тверской, покупая и продавая усталые, сильно накрашенные тела, похожие на испорченные арбузы: снаружи - упругая бархатистая кожа, сулящая наслаждение, а внутри - гнилая забродившая жижа. Вскроешь такой, добираясь до сути, и шибанет в нос кислой мерзостью...

Убийца несколько раз сжал и разжал кулаки, кусая губы в мучительных колебаниях. Ненависть ворочалась внутри, как голодное животное в клетке, но и страх был силен. Вскрыть пару арбузов было бы очень неплохо, но тогда весь огромный, ювелирно тонкий труд, затраченный на то, чтобы запутать гончих, пойдет прахом: они сразу поймут, что рвали зубами набитое опилками чучело, и, оставив его в покое, снова пойдут по следу.., по очень короткому следу. Можно будет попытаться обмануть их еще раз, но тогда резервов не останется вообще, и нужно будет действительно затаиться и сидеть в своей норе, дрожа и обливаясь холодным потом, не смея ничего предпринять и слыша снаружи лай гончих.

Вот тогда и посидим, глухо прорычала внутри него ненависть, и убийца безмолвно откликнулся: "Да. Да, тогда и посидим. Еще разок, еще всего один разок, и тогда можно смело переходить на сухой паек: вспоротые шины, исполосованные двери, повешенные коты... Детские шалости, но все же лучше, чем совсем ничего".