Андрей Воронин - Тень каннибала

Забродов добрался до больницы немного быстрее, чем рассчитывал, и в течение долгих пятнадцати минут вместе с другими посетителями неприкаянно мыкался в просторном, прохладном и благоухающем больничной пищей вестибюле. Поглядывая на часы и от нечего делать разглядывая информационные стенды, он украдкой косился на заполнявшую вестибюль публику, гадая, нет ли среди пришедших навестить больных матери Пантюхина. Впрочем, время было рабочее, и Забродов не видел причины, по которой мадам Пантюхиной стоило брать отгул. Жизнь ее сына была вне опасности, а необходимость зарабатывать на жизнь никуда не пропала.

Прогуливаясь по вестибюлю, Илларион сочинил более или менее убедительную легенду, которую намеревался рассказать строгой медицинской сестре. Его старания оказались напрасными: в травматологию пускали всех, кто выражал желание посетить это печальное место. Ровно в пятнадцать ноль-ноль послышался лязг отодвигаемого засова, и закрывавшие окно гардероба ставни распахнулись настежь. Сердитая старушенция с длинной седой щетиной на подбородке и под носом выдала Иллариону белую накидку, и он уверенно вошел в стеклянную дверь, украшенную сделанной по трафарету надписью "Травматологическое отделение". Навстречу ему немедленно попался гражданин в полосатой пижаме, который бережно нес перед собой закованную в гипсовую броню ногу, опираясь при этом на два облупленных казенных костыля. Илларион узнал у него, как пройти в нужную палату, свернул согласно полученным разъяснениям за угол и двинулся по освещенному люминесцентными лампами длинному коридору с цементным полом и выкрашенными в тоскливый светло-бежевый цвет стенами.

Огороженный полукруглым барьером пост дежурной сестры оказался пустым. В коридоре тоже было пусто. Теоретически охрана могла находиться внутри палаты, но Илларион в этом сомневался. Ему казалось, что он опередил Сорокина, если тот вообще имел намерение предпринимать какие-то шаги в этом направлении.

Забродов вошел в палату, держа перед собой, как пропуск, полиэтиленовый пакет с купленными по дороге апельсинами. Он улыбался, хотя поселившееся под ложечкой мерзкое холодное животное продолжало увеличиваться в размерах и проявляло растущую активность.

Палата оказалась трехместной, но две койки в ней пустовали, поджидая, по всей видимости, беспечных граждан, которые должны были в ближайшее время заработать разнообразные травмы и угодить в эту скорбную обитель. На третьей, безучастно глядя в потолок ярко-красными от внутреннего кровоизлияния глазами, лежал Пантюхин. Его левая рука была туго забинтована почти до плеча, голову тоже украшал марлевый тюрбан. В углу стояла пустая капельница, а под кроватью Илларион заметил полупрозрачную полиэтиленовую утку. Утка ему не понравилась. "Какого черта надо было делать эту хреновину прозрачной?" - подумал он, поспешно отводя взгляд от не полюбившегося ему сосуда.

Прямо над головой Тюхи из кафельной стены торчал кислородный кран с блестящим хромированным вентилем и какой-то полустертой сопроводительной надписью, сделанной по трафарету столь любимой во всех отечественных больницах красной масляной краской. Надпись была совершенно нечитабельной и сильно смахивала на брызги свежей крови, что тоже не поднимало настроения.

Помимо кроватей и тумбочек, в палате имелось два жестких фанерных стула. Илларион вспомнил, что они называются гнутоклееными, и подумал, что не смог бы придумать более смешное название даже за большие деньги.

Впрочем, смешно ему не было.

Он положил пакет с апельсинами на тумбочку, придвинул к постели Тюхи один из стульев и сел, подобрав под себя полы накидки. Тюха перевел на него безучастный неузнающий взгляд.

- Ну, привет, симулянт, - сказал Илларион самым веселым тоном, на какой только был способен. Он понятия не имел, с чего начать разговор и каким образом вести его дальше, но решил положиться на авось.

- Здравствуйте, - слабо, но вполне отчетливо ответил Тюха. - Вы кто? Из милиции, что ли? Следователь?

- Да как тебе сказать... Что-то в этом роде. Голова-то как?

- Кружится, - признался Тюха. - Болит. Говорят, сотрясение.

- Подумаешь, сотрясение, - легкомысленно заявил Забродов. - У меня этих сотрясений знаешь сколько было? И, как видишь, ничего. Но я к тебе по делу. Апельсин хочешь?

Пантюхин отрицательно качнул головой и тут же скривился - видимо, голова у него и вправду болела. Илларион испытал укол стыда, но отступать было некуда. Кроме того, нужно было поторапливаться, пока присланная Сорокиным охрана не вывела его отсюда.