Андрей Воронин - Жди меня

Задуманная княгиней Зеленской афера тоже была опасна, но здесь, по крайней мере, было ради чего рисковать. Состояние княжны Марии исчислялось миллионами. Правда, и претендентов на этот жирный кусок было предостаточно, но с ними пан Кшиштоф рассчитывал справиться. При всей своей неуемной жадности, подлости и коварстве княгиня Зеленская была просто жирной глупой бабой, провинциалкой, никогда не имевшей дела с настоящим противником. Если бы не это, она никогда не обратилась бы за помощью к пану Кшиштофу. О, мечтала она о многом! Сначала опека над княжной, затем ее смерть от несчастного случая, затем еще какая-нибудь роковая случайность, которая будет стоить жизни ее мужу... Наверняка для самого пана Кшиштофа княгиня готовила что-нибудь в этом же роде, но тут она просчиталась: Огинский самым серьезным образом намеревался опередить ее.

Взвесив все "за" и "против", пан Кшиштоф принял окончательное решение: к Мюрату он не вернется. Ни за что. Никогда. Там, в сожженной дотла Москве, его не поджидало ничего, кроме новых невзгод, опасностей, поражения и смерти. Нужно было устраивать свою собственную жизнь, и единственной помехой на этом пути для Огинского был Лакассань. Пан Кшиштоф проклинал медлительность почты и молился о том, чтобы все сложилось удачно.

Вечером того дня, когда произошло убийство в доме Зеленских, Огинский направился к княгине с визитом. Князя Аполлона Игнатьевича он не застал: тот третий день находился в деревне. "Занимается хозяйством", - сказала княгиня. "Прячется от кредиторов", - мысленно перевел пан Кшиштоф, но вслух этого говорить не стал. Как бы то ни было, князь его более не интересовал в его планах этот ничтожный человек не играл никакой роли.

Отправляясь к Зеленским, пан Кшиштоф предполагал, что застанет все семейство в состоянии, близком к истерике, и был несказанно удивлен, обнаружив полное спокойствие там, где ожидал слез, воплей и бестолковой паники. Кровавая новость живо обсуждалась княгиней и ее дочерьми, но вот именно как интересная и выходящая из ряда ординарных событий новость, а не как что-то страшное или, упаси, боже, опасное для их драгоценных персон. Эти курицы, как про себя именовал пан Кшиштоф Аграфену Антоновну и ее дочерей, пребывали в блаженной уверенности, что гибель их лакеев явилась результатом обыкновенной драки между ними, и переживали лишь о том, что теперь городские сплетники станут трепать их доброе имя на каждом углу.

Пан Кшиштоф в отменно учтивых выражениях выразил дамам свое сочувствие по поводу прискорбного происшествия, внимательно выслушал излишне подробный и явно приукрашенный рассказ о том, как это было, с отвращением выпил чашку бледного, как щеки старой девы, чая и немного полюбезничал с княжной Ольгой Аполлоновной. Аграфена Антоновна при этом наблюдала за ними с теплой материнской улыбкой, казавшейся такой же фальшивой, как и во множестве отпечатанные казначейством Франции русские деньги; что же до княжон Елизаветы и Людмилы, то последние прожигали свою удачливую сестрицу взглядами, полными такой черной зависти и такой лютой злобы, что пан Кшиштоф начал всерьез опасаться за жизнь своей нареченной. Ловя эти взгляды, которые обжигали, как кислота, он живо представил себе все прелести будущей семейной жизни и поклялся страшной клятвой, что брак его, если даже и состоится, не продлится более месяца.

После чая Аграфена Антоновна без лишних церемоний удалила дочерей из гостиной. Ольга Аполлоновна попыталась было возражать - ей, судя по всему, льстила непривычная для нее роль невесты, - но княгиня была непреклонна, и суженая пана Кшиштофа, одарив его на прощание кокетливым взглядом, вслед за сестрами покинула комнату. В течение какого-то времени было слышно, как все трое дружно топают и негромко, но злобно переругиваются в коридоре, затем где-то в глубине дома с пушечным грохотом захлопнулась дверь, и сделалось тихо.

Аграфена Антоновна весьма откровенно перевела дух и, согнав с лица фальшивую приторную улыбку, деловито осведомилась у пана Кшиштофа, с чем он пожаловал.

- Помилуйте, княгиня, - подкручивая ус, самым любезным тоном отвечал пан Кшиштоф, - вы меня удивляете! Когда в вашем доме происходят такие события, разве могу я оставаться в стороне! Ведь вам могла угрожать опасность!

- Это ты дочерям моим рассказывай, - сказала княгиня, - а мне пыль в глаза пускать ни к чему. Какая еще опасность, батюшка? Кабы кто-то хотел меня зарезать, так уж, верно, зарезал бы. Уж как-нибудь, наверное, можно меня-то от лакея отличить! Забудь ты про это. Скажи лучше, каковы наши дела? Разговор-то наш помнишь ли?