Ольга Камашинская - Харон и его друзья

Он подошел к Сыскарю, положил свои огромные тяжелые ладони ему на плечи и стал легонько поглаживать. Саша сначала напрягся, но ощущение тепла было таким приятным, что по телу начала разливаться незнакомая сладостная истома, и сил сопротивляться не было. Он обернулся, посмотрел в глаза приятелю – и утонул в своем бессознательном. Он понял, что совсем не знает себя. И влечение к полузнакомому парню гораздо сильнее обычной тяги к женщине. Тело его стало дрожать от желания.

Оба возбудились и легли на диван. Семеныч стал гладить Саше ягодицы, и того бросало то в жар, то в холод. Смазав промежность вазелином, Семеныч вошел в Сашу. И тот был потрясен. Приятно было чувствовать себя в полной власти кого-то сильного, беспощадного, дарящего целый каскад новых ощущений. Порочность происходящего еще более усиливала удовольствие. «Вот оно каково, быть женщиной. Мне это удалось испытать», – думал бессвязно парень. А потом не было вообще никаких мыслей. Нарастающее болезненное, но очень приятное напряжение, и потрясающий оргазм.

Они долго оба не могли прийти в себя. Закурили, стесняясь смотреть в глаза друг другу. Сыскарь осознавал, что стал «петухом», но ему не было стыдно, пережитое стоило того.

А Семеныч думал, что секс с этим смазливым парнем гораздо приятнее, чем с женщиной, вдобавок, он не объясняется в любви и не пытается забеременеть.

В комнату зашел пьяный Харон, обвел их мутным взором и процитировал стишок:

«Лучше нет влагалища,

Чем очко товарища».

После этого он покачнулся, упал на ковер, где снова заснул. Наутро он ничего не помнил о конце вечеринки. Лежал на раскладушке, куда его перенесли ночью, потирал затекшую шею и стонал от головной боли, матеря себя за неумение вовремя остановиться во время выпивки.

Но два других Александра забыть о происшедшем не могли. Их продолжало тянуть друг к другу, и они стали тайно встречаться, тем более, квартира была и у того, и у другого. Но иногда они устраивали дружеские попойки и втроем. Харон, похоже, догадывался об отношениях своих друзей, но парень он был молчаливый, вдобавок, со своеобразным чувством юмора. Больничной легендой стал один эпизод, связанный с ним. Как всякого мужчину-врача, Харона пытались соблазнить медсестры. Одна из них, самая активная и нахальная, решившая женить на себе замкнутого холостяка, стала постоянно приходить к нему в прозекторскую. Изображая из себя манекенщицу, она ходила, неумело виляя бедрами. Многозначительно улыбаясь, зазывала к себе доктора домой. И тот как-то, не выдержав, спросил:

– А зачем?

– Неужели сами не догадываетесь, Александр Евгеньевич?

– Нет.

– Вы мне кажетесь таким одиноким. А я могу вам подарить минуты блаженства, – явно цитируя какую-то героиню женского романа, высокомерно произнесла девушка.

– А зачем куда-то идти? Сексом можно заняться и здесь, – усмехаясь, сказал Харон.

– Ой, а где? – испуганно спросила медсестра.

– Да прямо здесь.

И Харон подвел девушку к прозекторскому столу, сдвинул в сторону труп миниатюрной старушки, приобнял дурочку и стал подсаживать на стол. Та завизжала, вырвалась из его рук и в испуге убежала из морга. Больше она к страшному доктору не приходила. А по больнице пошел слух о патологических наклонностях молодого патологоанатома. Харона вызвал к себе главный врач, там же, в кабинете, сидели еще несколько докторов. Его попросили объяснить причину слухов. И тогда Александр в красках рассказал о домогательствах медсестры и своем способе самозащиты от назойливой посетительницы. Посмеявшись, его попросили больше так не шутить.

О личной жизни Харона никто ничего не знал. На вопросы друзей он то отшучивался, то рассказывал о какой-то мифической женщине-завхозе, то говорил, что сублимирует сексуальную энергию для более высоких целей.

Кира вышла из поезда на перрон. Осенний порывистый холодный ветер срывал последние ржавые листья с деревьев. Крапал дождь. Обходя лужи, Кира с трудом тащила сумку и чемодан к автобусной остановке. Она быстро продрогла в куртке под дождем и ветром. Раньше в ноябре в этих краях уже лежал снег.

После мегаполиса в поселке городского типа Озёрное было на удивление тихо. Редкие машины на дороге. Несколько серых, съежившихся прохожих. Автобус пришел быстро. Ехать нужно было через весь городок. Сначала тянулись одноэтажные деревянные и кирпичные дома частного сектора с огородами и палисадниками. Потом пошли трехэтажки центра, магазины, клуб, парк. И снова – одноэтажная окраина. Бабушкин домик, зеленый, уютный, с вырезанными еще дедом наличниками, стоял почти у самого озера. Большой огород. Яблони.