Сергей Степанов-Прошельцев - Уроки «химии». Из жизни условников

Кровь ударила Санлепу в голову. Он вломился в кабинет Озолса.

– Как прикажете понимать все это?

Озолс оторвал глаза от какой-то бумаги.

– Успокойтесь, – сказал он. – Ваше раздражение мне непонятно. Вы сами во всём виноваты. Теперь расхлёбывайте.

– А кто говорил о плановой проверке? Кто показывал мне письмо студента?

– Какое письмо?

И тут Санлеп понял, что Лайма была права. Он играет в оглохшую дудку. У этой развезени – все признаки мышеловки. Он никому ничего не докажет. В этом городе – круговая порука, полный соглас, все до единого повязаны блатом, взятками, здесь не потерпят, что какой-то никудыка вмешивается в их устоявшийся и ненаедный распорядок жизни. Это – сборище клевретов, упыри, выкормыши прогнившего до основания режима. Берзиньньш тоже откреститься от всего: мол, никакой плановой проверки и не было, знать ничего не знаю.

Санлеп резко повернулся и вышел. Может, его поймут в прокуратуре? Но у него нет никаких доказательств. Как бы не оследиться. Письмо в газету анонимное, оно у Озолса, не заверенный печатью санэпидстпнции акт проверки мясокомбината – это не официальный документ…

И всё же Санлеп решил туда наведаться. «Хуже не будет», – подумал он.

И, как всегда, ошибся. Мышеловка захлопнулась.

Заместитель прокурора города, Николай Иванович Шушенков расчленил его острым, как лезвие бритвы, взглядом сквозь очки с сильным увеличением. Наконец, спросил неприятно скрипучим голосом:

– Что привело вас к нам, молодой человек?

Санлеп рассказал все, как есть. Даже о взятке, которую предлагал ему Берзиньш.

– Вы открывали конверт? – последовал вопрос. – Сколько там было денег?

– Я не знаю. Конверт не открывал.

– Значит, на нем нет отпечатков ваших пальцев?

– А что – нужно, чтобы они были?

– Не ёрничайте. Дело, сразу скажу, сложное. Берзиньш и Озолс – уважаемые в городе люди. И им больше веры, чем вам, не так ли? А вы подозреваете в крамоле и мошенстве едва ли не всё население земного шара. Негоже это для молодого специалиста.

Санлеп понял, что и тут всё шито да крыто. Город обомшавел в пороке. Напрасно он пыжился что-то изменить. Этот город его одюжил. И он просто пустолает, реагируя на эти шашни. Чисто инстинктивно.

– Хорошо, – сказал он. – Считайте, что я и не приходил.

– Я чувствую, что вы передумали писать заявление?

Санлепу захотелось, чтобы эта квадратная спина вообще перестала что-то чувствовать. Но все-таки сдержался. Прокуратура – не то место, где можно вспылить и назвать всё своими именами. Выдавил из себя:

– Конечно же, передумал.

– Позвольте поинтересоваться, почему?

– Потому что это заявление можно истолковать как клевету, поскольку в городе рука руку моет. Прошу только вернуть мне акт о проверке мясокомбината. Есть ведь и другие инстанции, кроме прокуратуры…

И тут в голосе Шушенкова звякнул металл.

– Невысокого же вы о нас мнении. Но акт я оставлю у себя. Зайдите через денек, обсудим.

Это означало, что его писанина, все вскрытые им недостатки будут сокрыты. В глубокой-глубокой яме

И тут Санлеп горько пожалел о своём визите. Он наделал столько ошибок, что можно съехать с катушек. Его акт о проверке – бомба замедленного действия, которая может рвануть, но они этого не допустят. Как бы эта неразорвавшаяся бомбочка не сгубила его самого. Одним словом, попался, который кусался.

Загребли его, кстати, в тот же день. Пылающий гневом, Санлеп понял, что если не выпьет, не отмякнет душой, может натворить что-то такое, о чем потом будет жалеть. Но недоброжелатели ожидали от него именно этого. Они жалели только о том, что он не додумался до такого раньше.

Его пасли с самого начала. И Санлепа угораздило пойти мимо ресторана «Юра», название которого переводится с латышского как «Море».

Был обеденный час, и в кабаке почти все столики не пустовали. Это объяснялось тем, что днём ресторан предоставлял скидки. А латыши – народ прижимистый, они будут рады, если сэкономят даже двадцать копеек.

Санлеп с трудом нашёл свободный столик. Заказал бутылку водки и салат. Есть не хотелось – слишком много всего накатилось. Выпил рюмку, потом вторую, третью…

Со стола упала вилка. В ресторанной тиши это произвело примерно такое же впечатление, как взрыв противотанковой гранаты. Со всех сторон заоборачивались всем гуртом, глядели с осуждением, словно говорили: «Экий дикарь неотёсанный, даже цивилизованно вести себя в общественном месте не умеет».