Влад Ревзин - Крон

– И тем не менее этот ваш заведующий использовал лидокаин? Почему?

– Так в том и дело. Эта часть страницы из карточки исчезла. Вместо нее в книжку вклеен безобидный желудочный рецепт. Вирт автоматически использовал широко применяемую анестезию.

– Но вы-то знали о проблеме Балаганова?

– Да отошел я, на полчаса, – в отчаянии хлопнул себя по ляжкам Скорик. – Корю себя до сих пор! Но не было причин, – я знал о записи в книжке, Вирт очень опытный врач, и что совсем трагично, проба не показала положительной реакции. Это чрезвычайно редкий случай! Мало того, после процедуры мы в течение десяти минут наблюдали пациента, обычно за это время проявляется патология. А плохо ему стало почти через час, дома!

– Кто-то мог подменить карту, пока вы тут… работали?

– Практически невозможно.

– И других посетителей не было?

– Ну, были, конечно.

– Тогда, пожалуйста, напрягите память.

Скорик часто задышал и запах пота наполнил пространство кабинета:

– Да не помню я, в госпитале такая толкотня. Когда пришел, в приемной сидел посетитель, я и запомнил его, потому что он был неуловимо похож на Брежнева. Немолодой мужчина, с густой шевелюрой…

– А где эта самая медицинская карта?

– Передо мной, на столе, – устало сказал врач. – Она мне две ночи снится, проклятая.

– Карта подделана, -докладывала Крону Александра. – Взят новый бланк, аккуратно скопированы все записи, а та, главная, красными чернилами, пропущена. Видно невооруженным глазом, что записи, примерно за полтора года, повторены чуть не одним почерком, – экспертизу можно не делать.

– Вот лохи эти лекари, – удовлетворенно сказал Болтик.-То есть подмену мог сделать любой, необязательно врач?

– Скопировать, – любой, но кое-где стоят штампики, особенно на выписках лекарственных курсов, видите? Так что вполне возможно, у злоумышленника был доступ к делам «Саномеда».

– Болото, – констатировал Крон. -Медицина, -это гнилое болото, круговая порука потенциальных уголовников. И они еще толкуют о клятве Гиппократа. Один шлялся по территории госпиталя, – по своим делам, а второму не хватило мозгов расспросить пациента, с каких уколов у того едет крыша. Жена Балабанова утверждает, что тот десять лет назад поплыл от простого укола анальгина, когда был на приеме у дантиста. Неряхи.

– Вы слегка передергиваете, – попробовала урезонить шефа Александра.– Кое-кого они откачивают. Хирурги…

– Вопреки всему, – мрачно упирался Крон.– А этот извечный цинизм: «Любой человек от чего-нибудь умрет обязательно, рано или позже». Скорик до сих пор уверен, что карточка настоящая, только лист вырван? Как таким вручить свое бесценное тело?

У него были свои счеты с людьми в белых халатах.

Журналистка решила не перечить, и протянула Крону конверт с медицинской картой Алика Балабанова.

Крон долго изучал документ, бормоча под нос:

– В самом деле, не шибко искусная подделка. Две трети записей сделаны одной рукой и даже одной ручкой. Ты права, это копия.

– И, как видите, вместо предупреждающей записи рецепт.

Крон отложил карту и довольно хмыкнул.

– А у нас есть подозреваемый. Кроме Скорика, разумеется, с врачей подозрений не снимаем.

– И кто же это?

– Режиссер «Лиц» Анатолий Габер.

– На основании чего?

Крон пожевал губы:

– У Балаганова есть нечто, на чем могут оказаться отпечатки пальцев режиссера, и что, по его утверждению, высказанному мне по телефону, может стать доказательством вины. Кстати, мы при деньгах. Семья Балагановых платит двадцать тысчонок задатку, если мы беремся за расследование. Они также готовы на любую гласность. Немудрено, впрочем.

– То-то я смотрю, ваш скепсис по поводу этого дела поубавился. Повеселели.

– Не будь циничной, Александра. А вот и Паша. Как там Балаганов себя чувствует?

Гонец гордо предъявил ношу.

Крон нетерпеливо раскрыл пластиковый пакетик и осторожно вытряхнул на стол маленький предмет. Тот с легким стуком перевернулся, блеснув фиолетовой ступней.

Это был небольшой штампик прямоугольной формы, применяемый для скрепления рецептов.

Крон покачал головой:

– И на нем, как утверждает подполковник Лунгул, пальцы режиссера Габера.

– А как штамп попал к Балабанову? – поинтересовалась журналистка.

– Якобы его человек в театре, уборщик, пошарил в ящиках режиссера.

– Что-то слишком нарочито.

– Мне тоже так кажется. А еще мне кажется, что у режиссера есть искренний, можно сказать закадычный враг.