Мария Фомальгаут - Треугольное лето

– Трудно сказать, – ответил Каннингун, – возможно, это связано с тем, что я завещал ему после смерти все мое состояние…

– Ничего подобного, – обиженно отозвался дом, – вы… вы… это несправедливо!

– Что такое? Что несправедливо?

– У вас… у вас есть дом! – крикнул замок.

– Ну, разумеется…

– …а у меня нет! так нечестно! Вы… вы… – мне казалось, что дом сейчас заплачет, задребезжит всеми стеклами.

– Уважаемый дом… – примирительно заговорил я, – мы… мы обязательно что-нибудь придумаем…

– Что? – замок сердился не на шутку, – что?

– Не знаю. Но придумаем. На то мы и люди, чтобы придумать…

Мы перебрались в маленькую гостиную, где леди Каннингун приготовила чай. Я восхищался самообладанием этой женщины, которая готовила чай как ни в чем не бывало, как будто дом только что не пытался убить нас всех.

– Удивительно… – пробормотал Каннингун, – дом, который переживает, что у него нет дома… кто бы мог подумать…

Поднимаюсь по пересохшему руслу реки.

Боюсь опоздать.

Смотрю на часы.

Нет, не опаздываю. По-моему. Хотя кто его знает, сейчас постучу в дверь, а Чикен откроет и скажет с самодовольной ухмылочкой, что я опоздал.

Чикен открывает.

Не говорит.

Бормочет какие-то привычные вежливости, рад вас видеть, и все такое, кричит супруге, чтобы поторапливала горничных, пора на стол подавать, гость пришел.

Гость…

Смотрю на семейство Чикена – плотные, непрозрачные, почти как живые, если не считать синеватой кожи. С интересом смотрят на меня, призрачного, невесомого, почти невидимого, ну еще бы, нищета им в диковинку. Мне подают чашу с кровью «для гостей» – малую чашу, но и этого хватает, чтобы насытиться.

Я жду.

Чикен обещал.

Сегодня.

Чувствую, что они тоже ждут, поглядывают на часы, старший сын то и дело подскакивает с места, расхаживает по комнате.

Я хочу спросить у хозяина – будет или не будет, зря я, что ли, пришел сюда, скажет мне или не скажет Чикен, откуда они берут кровь. Тем более, Чикены делают вид, что вообще ничего не происходит, допивают кровь, вытаскивают какие-то причудливые шахматы на десятерых, дочка хозяина терпеливо объясняет мне правила игры, её жених недобро косится на меня, отец семейства делает ему знаки, да ты посмотри на этого доходягу, нашел к кому приревновать…

Спохватывается.

Поворачивается ко мне:

– Ну, смотри, парень… никому не слова…

Отчаянно киваю.

Часы бьют три часа пополудни.

Что-то происходит, – неуловимо, мимолетно – я вижу на столе стопку бумаги там, где секунду назад ничего не было. Все спохватываются, по очереди кидаются к бумагам, подписывают что-то, хлопочут, паспорт, паспорт мой где, давайте скорее, да пора бы уже наизусть запомнить, да ну вас, я имя свое наизусть не помню, а вы…

Наконец, очередь доходит до меня, мне протягивают список. Уже хочу нарисовать цифры, тут же спохватываюсь, и – чер-р-р-рт, кто меня за язык тянет, опять полезла идиотская привычка еще оттуда, из жизни, не ставить подписи куда ни попадя, нет, смотрю на них, на всех, спрашиваю:

– А… за что подписываемся?

Чикен смеется:

– А тебе не все равно?

– Да… мало ли… а если я сейчас почки свои продаю или там…

– …почки твои уже двадцать лет как сгнили, и остальное все тоже, что-то поздновато ты продавать собрался…

– Ну… мало ли там что… душу дьяволу…

За столом снова смеются.

– И много ты в этом мире дьяволов видел? Еще кого выдумаешь?

Не выдерживаю:

– Нет, правда, за что подпись-то?

Чикен хмурится.

– Парень, тебе не все равно, что там у них делается? – кивает куда-то в сторону никуда.

Душа переворачивается:

– Так это… это оттуда?

– Оттуда… мы им подписываем, они нам…

…Чикен не договаривает, – бумаги исчезают так же внезапно, как и появились. Все замирают, ждут чего-то, я уже догадываюсь – чего…

– …так и есть.

Массивные бутыли крови появляются на столе. Сидящие разбирают, каждому по две, почему-то мне кажется, что получу только одну – нет, тоже две…

– С-спасибо…

– Да не за что… ты парень не промах, только, чур, молчок, никому…

Уже не боюсь опоздать.

Уже знаю, что пришел вовремя.

Дом узнает меня, открывает ворота. Прохожу мимо по-осеннему поредевшей аллеи, мимо резных хэллоуинских тыкв, посмеиваюсь про себя горькой иронии, что мертвые празднуют день мертвых. Где-то видел еще похлеще, жители дома снимали с себя черепа, расставляли по крыльцу, зажигали в черепах свечи.