Рамзан Саматов - Амурский сокол. Путь Воина

Марья встала, накинула на плечи цветастый платок и, подойдя к зеркалу, стала разыскивать на лице несуществующие морщинки. Затем поводила плечами – хороша, ничего не скажешь, слава Богу.

Хлопнула калитка в дворе, в сенях послышались шаги и, спустя некоторое время, в дверях появилась смешливая женская голова:

– Хлеб да соль вашему дому!

– А-аа, Глашенька, заходи. Как раз трапезничать собралась, – сказала Марья.

– Благодарствую! Ой, Марья, чет, я смотрю, сегодня у тебя народу. То один, то другой… Дай, думаю, сама зайду спросить, пока поселковые сплетницы небылицы не принесли.

– Да, соседушка, вот смотри, кто у меня тут, – сказала Марья, показывая рукой на люльку.

Глафира посмотрела в ту сторону, вытянув шею, и заулыбалась.

– Знамо кто: дочка твоя – Дарьюшка!

– Да ты погляди, погляди! – сказала Марья с хитринкой в улыбке.

Глафира теперь уже встала из-за стола и, сделав пару шагов, всплеснула руками. Но не стала приближаться к детям.

– Бат-тюш-ки-и! У тебя ещё один ребёнок?! – не то спросила, не то подтвердила удивлённо. – Боюсь сглазить…

– Иди к рукомойнику, помой руки и садись за стол, – сказала Марья. – За трапезой расскажу.

«Был ребенок, не знал пеленок, стар стал – пеленаться стал!» – проговорила она и, достав из печи чугунок, выставила на середину стола. Запахло ароматами наваристой тыквенной каши с галушками.

– Угощайся, Глафира! Сейчас самовар закипит и будем чаевничать с ватрушками.

– Ой, Марья, я страсть, как люблю ватрушки.

За чаем Марья поведала соседке все происшествия сегодняшнего дня. Не забыла и про Василия рассказать.

– Надоел он мне – хуже пареной репки… Не знаю, как отвязаться от него.

– А что ж ты Евсей Петровичу не пожалуешься? Скажи ему – пускай приструнит кобеля своего!

– Пожалуй, придётся, Глаша. Проходу не даёт. Каждый вечер под окнами торчит.

– Да черт с ним, с кобелем с этим, – махнула рукой Глафира и, подмигнув, заговорчески прошептала: – А что этот Никодим-то? Хорош?!

– Да ну тебя, Глаш! У тебя одно на уме…

Та с хрустом потянулась, раскинув красивые руки.

– Э-эх! А что? Имею право! Я же тоже вдовая!

Глафира была уже пятый год как без мужа, который погиб в стычке с китайцами. Отряд казаков, охраняющий добытое на Амуре золото, нарвался на китайцев, решивших прибрать к рукам готовящийся к отправке ценный груз. В неравной схватке золото отстояли, но потеряли трёх казаков, в том числе и мужа Глаши. Телосложение Глафиры, в отличие от Марьи, было без излишков жира, худой и стройной. Была она небольшого роста, с толстой длинной косой. В ней все время кипела энергия – всегда в движении. Такое же было и лицо – живое, смешливое и красивое. У этой тридцатилетней красавицы было трое детей – дочь Фекла и двое сыновей. Дочери было двенадцать – большая помощница матери. Она тоже часто забегала поиграться к Марьиной дочке. Но та близко пока не подпускала – Дашенька мала ещё. Но когда нужно, Фекла могла посидеть с малышом.

– Пришлешь завтра Феклу за детьми присмотреть?! Схожу до Афанасьева. Авось, не прогонит. Если Василий сегодня опять будет домогаться – точно пойду!

– О чем ты говоришь, Марья? Я сама приду, только кликни! Тем более у тебя теперь двое, Фекла не справится…

Но случилось такое, что Марья решила отложить визит к купцу. В тот вечер, как и ожидалось, пришёл Василий. Был он, по обыкновению, развязен и слегка пьян. Она его впустила в дом, чтобы окончательно разобраться в отношениях и пригрозить, если понадобится, жалобой его работодателю.

– Здравствуй, Марья! Ожидала меня? Знаю, что ожидала!

– Не шуми – детей разбудишь! Да, ожидала. Только не потому, что ты думаешь!

Марья укуталась в большой платок, пока Василий приходил в себя от ее сообщения и, подвинув лавку от стола, села, обняв себя за плечи. Василий осмотрелся по сторонам и сказал:

– Погоди, ты сказала детей? Глашины, что ли?!

– Нет, мои! У меня теперь двое детей.

– Ничегошеньки не понимаю… – Василий помотал кудрявой головой.

– А тебе не обязательно понимать. Василий, давай договоримся: ты пришёл ко мне в последний раз! Ещё раз хочу сказать, что я тебя не люблю и замуж за тебя не пойду. Больше я тебя к себе не пущу! Заруби это себе на носу. Иначе, завтра же пойду к Афанасьеву и пожалуюсь на тебя.

Мужчина ещё раз помотал головой – похоже хмельного выпил лишка. Запустил пятерню левой руки в свои кудрявые волосы и, со злостью их подёргав, попросил:

– Дай квасу!

Жадно отпив несколько глотков, да так, что капли капали на одежду, отдышался, снова отпил, затем, будто успокоившись, сказал ровным голосом: