Инна Балтийская - Призрак с горы Мертвецов

В этом октябре погода радовала солнечными деньками, но по вечерам температура падала почти до нуля. Поэтому я заранее позвонила в кафе и уточнила, что они будут открыты — хотя, как мне показалось, сообщили мне об этом с явным неудовольствием. Но это меня уже не волновало. Меня вообще теперь мало что волновало — сколько мне там осталось? Но уж проведу я это время с размахом — тем, которого так не доставало мне все предыдущие годы.

Этот вечер выдался на диво теплым. Солнышко не только освещало красные клены, но и слегка грело мое обращенное к нему лицо. Весь причал был оранжево-красным от опавшей листвы, и я с наслаждением прошаркала, разбрасывая листья по сторонам, к одному из трех оставшихся на причале столиков, за которым уже сидел одетый в теплую куртку Панкратов. Увидев меня, он вскочил, отодвинул мне стул и, ласково взяв за руку, усадил на мягкую подушку. Я лишь подивилась — в прошлый раз на сидении ничего не было, видимо, бравый следователь неплохо подсуетился.

— Какая вы сегодня красивая! — воскликнул Панкратов, но его блестящие глаза на секунду затуманились, словно погасли. Или мне это только показалось?

Все та же курносая официантка, которая обслуживала нас с Чудиновым, плавно подплыла к нам и, гневно смерив меня взглядом и с ненавистью взглянув на моего спутника, бросила на стол два тяжелых меню в кожаной обложке. Поверх фирменного черного платья на ней был наспех накинутый синий китайский пуховик, двигать руками в нем было не очень удобно, но мерзнуть ради нас она явно не желала.

— Ларочка, по мартини? — подмигнул мне Панкратов. — И пирожное, с малиной?

Он вовсю улыбался и выглядел счастливым и помолодевшим. Сейчас я ни за что не дала бы ему больше сорока лет, а его красивые темные глаза с таким восторгом смотрели на меня, что мне стало буквально физически больно. Может быть, пришла пора похоронить прошлое? Та, которой больше нет, меня простит? Но прощу ли я себя?

По знаку Панкратова официантка подошла к нам, приняла заказ и, презрительно процедив сквозь губу: «Больше ничего не желаете?» гордо удалилась. Вскоре она принесла на подносе пирожное и два фирменных бокала мартини с короткими черными трубочками и маленькими пьяными вишнями внутри бокалов. Даже не взглянув на нас, она со стуком поставила на столик бокалы, сунула между ними блюдечко с небольшой корзиночкой с заварным кремом, который венчала крошечная сморщенная садовая малинка, и, вздернув аккуратный носик, удалилась.

— Да уж, попили мы ей кровушки своими допросами. — задумчиво проводил ее глазами Панкратов. — Но что ж тут поделаешь… Лариса, выпьем на брудершафт?

Я молча кивнула. Взяв бокалы, мы сплели руки и, сблизившись почти вплотную, сделали по глотку. Время последнего разговора все приближалось, надо было или решаться, или полностью отбросить эту идею. Меня бросало то в жар, то в холод. Решиться на откровенный разговор оказалось слишком сложно. Поднимая взгляд от бокала, я вида сияющие глаза Панкратова, и те слова, которые должна была ему сказать, застревали в горле.

— Валерий, вы догадываетесь, почему я вас позвала? — наконец выдавила я. Собственный мгновенно охрипший голос показался мне омерзительным.

— Надеюсь, не для того, чтобы предложить остаться друзьями? — рассмеялся он. — Это был бы слишком сильный облом. А кстати, Лара, мы ведь уже перешли на «ты».

Я кивнула, пытаясь справиться со спазмом, сдавившим горло. А если прекратить этот разговор, не раскрывая карты, оставить все как есть? Он мне очень нравится, у нас может начаться красивый роман, я наконец-то почувствую себя желанной женщиной… Но Лиля… Я так никогда и не узнаю, как она умерла!

— Да, Валера… — нет, я не смогу уже остановиться. Я слишком долго ждала этого разговора. — Но я хочу знать… Как тебя зовут на самом деле?

Он молчал. Сжимая в вспотевших ладонях бокал, я наконец решилась поднять взгляд. В его темных глазах не было удивления, не было них и страха. Только тоска… глубокая, беспросветная тоска.

Тем не менее, его голос звучал почти рассеянно:

— Ларочка, ты о чем?

— Ты не Валерий Панкратов. — мне казалось, что я рублю топором все, что могло быть хорошего в моей жизни. — Ты один из тех девяти, кто пошел на гору и не вернулся. Мне следовало понять это раньше, еще тогда, когда тут корчился в муках беспамятства бедняжка Юрик. Тебя не было в родном городе много лет, ты изменился, но Тамара Чудинова все равно тебя узнала, и ты убил ее. А потом убил и ее мужа. Задушил моим пояском. За что, бедняга ведь так тебя и не вспомнил?