Анна Князева - Наследница порочного графа

– В таком случае я – в районное отделение, допрашивать Федора. – Галуздин вышел из сестринской и зашагал по коридору в сторону лестницы.

Дайнека бросилась следом:

– Подождите!

– В чем дело? – спросил он на ходу.

– А как же Канторович? Как же цыгане?

Галуздин остановился:

– Вы хотите, чтобы я рассказал об этом сейчас?

– Прошу вас…

– Если коротко – все достаточно тривиально. Завхоз умудрился сдать актовый зал пансионата под цыганскую свадьбу и даже взял за это аванс, разумеется, не без ведома Татьяны Ивановны.

Дайнека опешила:

– И всего-то? И что же, Канторович дал показания?

– Версия отработана.

– Но как же икона? Как же убитый коллекционер?

– К убийству коллекционера завхоз непричастен. Убийцу нашли. Что касается иконы, то ее Канторович обнаружил вместе с архивом. Архив сдал, а икону зажал.

– Как глупо! А я-то думала…

– Не вы одна, – заметил Галуздин. – Я на эту ерунду потратил несколько дней. Но вы молодец.

– Вы так говорите из-за Темьяновой?

– Нет. Не только. Если бы не вы… – Он повинился: – Короче, если я вас когда-нибудь обижал, великодушно простите.

– Ага… Все время повторяли, что зря со мной связались.

– Не зря, – Галуздин по-отечески похлопал ее по плечу. – Теперь мне нужно идти.

В библиотеке Дайнека не находила себе места. Какое-то время изучала портрет графини Измайловой, читала и перечитывала написанные на нем строки. Осознавала, что в них заключен тайный смысл, но не понимала какой.

Прикидывая так и эдак, Дайнека не могла связать подчеркнутые слова в одну внятную мысль. В какой-то момент ей показалось, что никакого особого смысла во всем этом и нет. Но тогда возникал вопрос, зачем Темьяновой был нужен этот портрет.

До конца рабочего дня Дайнека ждала, когда вернется Галуздин и, как обещал, возьмет у нее показания. Но его все не было. В положенное время Дайнека закрыла библиотеку и отправилась в спальный корпус.

В гостиной среди других стариков Дайнека увидела Артюхову, и та позвала ее к себе за карточный столик.

– Не волнуйтесь, Людмила, я ничего не буду у вас спрашивать.

– А я и не волнуюсь.

– Мне показалось, что вы как-то не так на меня посмотрели, – Артюхова положила перед собой колоду. – В дурака или в гусарика?

Дайнека огляделась и увидела Бирюкова, который сидел на диване и не сводил с Артюховой глаз.

– В чем дело? – спросила Ирина Маркеловна.

– Тот человек, о котором вы мне рассказали, кого вы любили…

– Сергей?

– Я знаю, что это не настоящее имя. – Дайнека спросила в открытую: – Это был Бирюков?

Артюхова опустила глаза, взяла в руки колоду и принялась ее размеренно тасовать.

– Это был он? – Дайнека повторила вопрос.

– Я могла бы не отвечать, потому что вас это не касается. Но я отвечу: да, это был Бирюков.

– Спрошу еще… Вы его любите?

Ирина Маркеловна выудила из колоды несколько карт для пасьянса:

– Прошло много времени. Возможно, в глубине души еще что-то осталось.

– Тогда почему вы не вместе? – горячо проговорила Дайнека. Ее глаза сияли на бледном лице, подбородок вздернулся, а голос сделался выше: – Ведь жизнь такая короткая!

– Мне это известно лучше, чем вам… – холодно отозвалась Артюхова.

– Зачем же вы так? К чему такая жестокость?

– Жестокости во мне нет и в помине.

– Пусть не жестокость… Холодное равнодушие. – Дайнека решилась на крайность: – Никто не знает, сколько лет жизни еще вам осталось. Любовь так легко потерять… – Она почувствовала, что слезы совсем близко, и замолчала.

Какая-то неуловимая перемена произошла в лице Ирины Маркеловны. Она сказала:

– Вы добрая девочка и проживете лучшую жизнь, чем моя. Не дай вам бог остаться одной.

– Он любит вас, – проговорила Дайнека.

– Я знаю. Но простить не могу.

– Зачем так долго хранить обиды?

– Обиды тут ни при чем. Бирюков предал меня. А предательства я простить не могу.

– Это несправедливо! И, прежде всего, по отношению к вам.

– Пусть так, но это ничего не меняет. Я отчетливо представляю, как бы все могло получиться. Я стала бы женой Бирюкова, родила бы ему детей… И мы прожили бы долгую счастливую жизнь. И не оказались бы здесь. – Она взмахнула рукой: – Бог ему простит! Давайте не будем обсуждать эту тему.

– Когда вы так говорите, мне хочется плакать, – заключила Дайнека.

Артюхова ласково прикоснулась к ее руке:

– Я уже сказала, вы добрая девочка. Вам трудно понять, что уже ничего нельзя изменить.