Гера Фотич - Фатальный абонент

Во многих местах лед был совершенно без снега. Казался проталиной. Убедившись, что это не вода, мы катились с разбегу, позволяя себе немного передохнуть. Несколько раз слышался треск льда, кто-то проваливался. Выбирался без вскриков и просьб. Каждый был за себя, помощи ждать бесполезно.

Волки шли следом. Они двигались неторопливо. Держались на расстоянии ста метров. Иногда внезапно пропадали, сливаясь с чистым льдом, вызывая у нас надежду. Но вскоре снова появлялись, четко выделяясь силуэтами на снежном покрове.

Отец бежал рядом, все время держал меня за предплечье. Как олениха подталкивал рогами олененка. Зорко всматривался вперед, старался уловить по звукам, где проталина и куда не стоит бежать.

Я просто перебирал ногами. Путался в валенках слишком большого размера. Слышал приглушенный топот впереди и старался не отстать. Не было мочи смотреть, голова бессильно свесилась. Глаза видели только белый лед, лед, присыпанный снегом, снег, снег, трещины и черные блестящие носки галош, попеременно сменяющие друг друга.

Я полностью доверялся отцу. Силы таяли. Казалось, что они тратятся даже на зрение, слух и дыхание. Закрывал глаза, бежал в темноте. Пытался не слышать. Надеялся, что тем самым сохраняю энергию. Но тяжелое дыхание отца окружало меня со всех сторон, проникало внутрь, подталкивало.

Ощущал, как кто-то впереди спотыкался и падал. Молча вставал и продолжал бежать, нагоняя остальных. Никто не хотел быть позади нас с отцом. Это было какое-то сумасшествие. Молчаливое, угрюмое. Сопение и хрипы, отхаркивание, кашель и плевки. С этими звуками кучка теней скользила в темноте.

— Наши! — крикнул кто-то.

Все стали поднимать головы и смотреть вокруг. Слева светились всполохи костра. До него было метров пятьсот. Всего! Но русло реки тянулось далеко вперед и только там разворачивалось. Рыбаки продолжали бег. Никто не хотел идти напрямик через лес. Казалось, волчьи глаза светились из зарослей.

Обессиленные мы подбежали к машине. Отец закинул меня в КУНГ и залез сам. Расстегнул ватник, подложил полу под меня, прижал. От печки шло тепло. Чтобы ощутить нечто большее, сил не было. Я уснул.

Проспал до обеда. Когда стало нестерпимо жарко, открыл глаза. Я был один.

Одел шапку и спустился с машины. Рыбаки собирались возвращаться за своими вещами. Отец улыбнулся и хлопнул меня по плечу:

— Ну что, сынок, пойдешь за рыбой?

Остальные смущенно отворачивались. Начинали снова копаться в мешках, доставали папиросы, закуривали. Косились исподлобья. Переговаривались между собой. Ко мне не обращались. Было стыдно.

По дороге собирали инвентарь. Понемногу приходили в себя от пережитого. Хотя продолжали опасливо смотреть по сторонам. Наших следов практически не осталось — все они были затоптаны волчьими. По ним и шли.

Кто-то угадал промоину, в которую провалился ночью. Начал шутить. Его поддержали остальные. Но ненадолго. Шествие по волчьим следам постоянно возвращало к ночным страхам. Осознание охватившего тогда мерзкого животного инстинкта «каждый за себя» унижало.

На месте лагеря весь снег был затоптан. Словно случилось побоище. Мешки разорваны. Везде валялись клочья. Рыба обглодана. Остались только хвосты и несколько больших голов. Кое-как нашлись снасти.

Моя телогрейка лежала рядом с кострищем. Она была цела, если не считать разодранного кармана. В нем я держал кусочки мяса и теста для наживки. На оставленных донках сидели огромные башковитые сомы. Они лениво изгибали хвосты, чмокали губами, недовольно топорщили усы. Мороз им не нравился. Это был улов вчерашнего дня, который мы принесли на базу.

Те, кто оставались на яме, хитро улыбались, встречая нас. Продолжали неспешно ловить. До вечера еще оставалось время. Надо было только пробить новые лунки и мы взялись за дело.

Матери о случившемся не рассказали. Боялись истерики.

Почему слезы? Я не понимал. Быть может, она вспомнила про своего беспомощного мужа? Жалела о нашей близости? Или внучка напомнила Лизе о чем-то важном? О сыне, потерявшемся в Чечне?

Про больницу так и не узнал. Хотелось увидеть Пса. Но желание уже ослабло, не то, что раньше. Зачем? Отомстить? Позлорадствовать над его беспомощным состоянием? А может объяснить, почему я не оказывал сопротивления, и он принял меня за труса. Не поверил, что я из Ленинграда. Рассказать о том, что родители копили на машину, боялись, что их вернут на родину за моё плохое поведение?